Крисп макнул горбушку в рыбный соус, которым была полита баранина, прожевал хлеб, запил его последним глотком сладкого золотистого васпураканского вина и поставил серебряный кубок на стол.
Не успел он удовлетворенно выдохнуть, как в небольшую обеденную палату вошел Барсим, чтобы убрать со стола.
Прищурившись, Крисп взглянул на евнуха.
– Как вам удается столь безупречно рассчитывать свое появление, почитаемый господин? – спросил он. – Я знаю, колдовством вы не пользуетесь, но мне ваше умение весьма напоминает магию.
– Ваше величество, – ответил вестиарий, почти не задумываясь, – внимание к вашим нуждам есть прямая обязанность каждого дворцового слуги.
В видесском языке не имелось слова для обозначения тона его голоса среднего между тенором и контральто. Длинные бледные пальцы проворно переставили на позолоченный поднос тарелки, кубок, нож, вилку и ложку.
Пока Барсим работал, Крисп рассматривал его лицо. Как и у любого евнуха, кастрированного еще подростком, у вестиария не было бороды. Это делало его внешне моложе, но не только это. За долгие годы, что Крисп знал Барсима, его очень гладкая кожа почти не приобрела морщин и нигде не отвисала. Став евнухом, он сохранил мальчишескую стрижку, а сами волосы – черноту (впрочем, волосы он вполне мог и красить).
Поддавшись внезапному любопытству, Крисп спросил:
– Сколько вам лет, Барсим? Не возражаете, если я спрошу? Когда я стал Автократором, то готов был поклясться святым именем Фоса, что вы старше меня.
Теперь же я готов поклясться в обратном.
– На месте вашего величества я не стал бы клясться ни в том, ни в этом, серьезно ответил Барсим. – Честно говоря, я и сам не знаю, сколько мне лет.
Если бы меня вынудили высказать предположение, то я ответил бы, что разница между нами невелика. К тому же, да простит меня ваше величество, воспоминания со временем сильно меняются, а вы сидите на императорском троне уже… двадцать два года? Да, конечно; двадцатилетний юбилей праздновали позапрошлым летом.
– Двадцать два года… – пробормотал Крисп. Иногда день, когда сборщики налогов вынудили его покинуть родную деревню и он пришел в столицу Видесса в поисках счастья, казался совсем недавним. Тогда у него было больше мускулов, чем мозгов, – как, впрочем, у любого юноши. Единственное, что он, вне всяких сомнений, унаследовал от своего крестьянского прошлого, было непоколебимое упрямство.
Иногда, как сегодня вечером, проделанный им из деревни путь казался столь далеким, что ему не верилось, что он совершил его сам. Ему уже перевалило за пятьдесят, хотя, как и Барсим, свой точный возраст Крисп назвать бы не смог.
