– А мы гулять больше не будем?
– С чего ты взял? – вопросом на вопрос ответил я.
– Мне так кажется. Мне нельзя много ходить. Так сказал высокий дядька, – он скорчил гримасу отчаяния, перемешивающегося с обидой.
– Сегодня, может быть, нельзя, а завтра будет можно. Не переживай, – я пытался успокоить Виктора.
Во мне не было уверенности в том, что мальчику действительно разрешат прогулки на территории, и поэтому я отчасти соврал ему. Но, как мне казалось, это была ложь во благо. Его состояние было плохим, но еще куда хуже был настрой парня, и я не мог позволить себе расстраивать его еще больше.
– Хорошо. Я тебе верю, – улыбнулся он.
Для меня эти слова стали ножом по сердцу. Виктор доверял мне, однако я не знал почему. Мы были знакомы всего несколько дней, и если моя привязанность к мальчику была оправдана сочувствием и жалостью, то с его стороны отношение ко мне было непонятно. До меня с ним куда больше и дольше времени проводили другие волонтеры и медсестры. Логично было предположить, что симпатией ему стоило проникнуться именно к ним, но не ко мне. В действительности же его маленькое сердечко утопало в море любви только в моем присутствии. В этом я убедился тем же вечером.
После того как прошла обязательная программа дня в виде обеда, полуденного сна и процедур, наступил вечер. Я все это время был рядом и помогал по мере необходимости персоналу не только с Виктором, но и с некоторыми другими детьми. Джозеф разрешил Виктору перебраться в спальню на одну ночь, а возможно, с улучшением здоровья (вернее, с временным отступлением неизбежности) остаться там насовсем. На его место в обитель Гиппократа сразу поселили другого ребенка – девочку лет пятнадцати с не менее ужасающей болезнью, судя по ее виду. Я не возражал. В конце концов, это была моя инициатива подарить оборудование хоспису, а значит, предназначалось оно для всех.
– Чем мы будем заниматься? – спросил Виктор, когда я помог ему расположиться на знакомой кровати.
– Чем хочешь?
– Не знаю.
За окном темнота поглотила все вокруг. Моросивший на протяжении всего дня дождь усилился. Он с динамичным звуком, похожим на стук палочек по барабану, отбивал ритм, походящий на тяжелый рок. Ветер то усиливался, то снова стихал и делал это через равные промежутки времени, отчего напоминал завывание сирены пожарной машины.
– Хочешь, расскажу тебе какую-нибудь историю? – предложил я.
– Какую? Как в прошлый раз? Сказку? – расстроился Виктор.
– Ну… нет. Почему же? Что-то из своей жизни… Правду…
Мальчик задумался. Его губы стали шептать какие-то слова, но я не разбирал, что именно. Так несколько заклинаний спустя он наконец ответил: