Однако сие оказалось верно лишь наполовину. Сперва Сисенанд ощутил охлаждение к недавней своей подруге, познав прелести охоты. Амальда утешилась, полюбив бродить одна в дебрях острова. В непогоду же ей приходилось укрываться в стенах замка, воздвигнутого колдунами на том месте, где девятнадцать лет назад они сошлись, хвастаясь друг перед другом своими творениями. Амальда испрашивала у отца каких-либо развлечений, хоть чего-либо, на чем мог отдохнуть ее глаз, и Билимер перенес на остров чудеснейшие картины со всего света, чтобы утешить свое дитя. Давать ей в руки книги он не решился из опасений, что девушка воспылает ненужной и бесплодной жаждой недоступного.
Амальда казалась более чем удовлетворенной полученными в свое безраздельное пользование предметами искусства: живопись ее развлекала с утра до вечера. Билимер не интересовался, как, в точности, дочь его проводит свои дни, если только она не нарушает его собственных занятий. Она не нарушала.
Герминафрид же оставался не менее удовлетворен: Сисенанд уже проявлял недвусмысленные признаки любовного томления, что, тем не менее, не мешало ему охотиться день ото дня все лучше.
Исследуя остров, вооруженный луком Сисенанд обнаружил множество укромных мест, которые возжелал показать своей возлюбленной. А вместе с тем увидел немало прекрасных, гордых животных, которых намеревался изловить. Однако Амальду все это оставляло равнодушным. Она проводила утра, дни и вечера среди своих картин, точно зачарованная. Особенно манил ее портрет графини Урсулетты д’Амбинье. Амальда воображала, что это была за барышня, и пыталась представить, какую жизнь она вела. По своей наивности Амальда воображала графиню жительницей такого же дикого места, как остров Уфрарим. Она представляла, как юная графиня бегает босой, собирая плачущие росой цветы поутру, а ночью засыпает под щебет птиц. Амальда чувствовала желание поделиться с кем-нибудь своими фантазиями. Сисенанд остался глух, как сама Амальда – к его охотничьим приключениям, и девушка обратилась к отцу. Билимер мог лишь сдержанно ответить, что графиня Урсулетта умерла в юном возрасте – едва ли ровесницей самой Амальде – и попросил дочь более о том не думать.
С тех пор, все потеряло в глазах Амальды прежнюю прелесть. Ни картины, ни замок, ни самый пышущий жизнью остров больше не будили в ней радости. Амальда порой не понимала сама, сидит она в саду или же в своих покоях – мир погрузился для нее во тьму. Она могла думать только о смерти, смерти как таковой и том, сколь рано постигла печальная участь прекрасную, несомненно, добрую Урсулетту.