Та кричала, живо вспомнив тот раз, когда злоумышлением Сисенанда попала в капкан, беспомощная и раненная. Вывернувшись, оставив только лоскут ткани в руке нападавшего, Урсулетта порскнула в тени в глубине храма.
– Не вини его, милая Амальда! – Сказала Урсулетта, когда дыхание ее позволило ей произнести хоть слово. – Он не знал иного. Как и ты.
Это было справедливое во многих отношениях замечание. Однако Амальда чувствовала себя оскорбленной – за себя и за Урсулетту. Она встала во весь рост перед Сисенандом и произнесла:
– Ни одна из нас не станет твоей – ни женой. – Сказав это, Амальда сорвала с пальца кольцо, которое заставил ее надеть Билимер когда-то, обещая так ее Сисенанду – и не дав никаких пояснений. Однако более ей и не требовались слова отца, она до всего дошла своим умом. – Ни сестрою более – хоть я и прощаю тебе твою ошибку.
В гневе Сисенанд выхватил кинжал и поразил им Амальду в самое сердце, как привык бить на охоте зверя, вставшего на дыбы.
Урсулетта закричала, точно в тот же миг и ее сердце поразила роковая сталь. Она упала на колени, будто нега смерти охватила и ее собственное тело. Амальда уже лежала бездыханной на антрацитовых плитах пола. Глаза ее, распахнувшиеся больше в изумлении, нежели в ужасе, так и остались открыты. Сисенанд протянул руку, чтобы опустить веки убиенной им, но отшатнулся, вдруг осознав всю кощунственность своего движения.
В тот же миг Урсулетта вновь обратилась в дикую черную кошку. Она вскинула бездыханное тело Амальды на спину и выскочила в окно с такой стремительностью, что даже торопливая рука Сисенанда не смогла ее остановить.
В мрачном молчании маги покинули черную церковь, не заметив, что их недостойный воспитанник остался внутри – и долго не выходил, оплакивая потерю того, что было в нем человеческого.
Герминафрид и Билимер, устав от острова Уфрарим, не щедрого на развлечения, вернулись к своим правителям, чтобы и дальше занимать себя разнообразными кознями у них в услужении. Сисенанд же остался в замке, выстроенном в день его рождения. Он вскоре одичал душевно и телесно. Кормился он охотой, но все чаще, рыская по лесу, опускался на четвереньки, роя ногтями землю, пытаясь криками своими подражать диким зверям. Глаза безумца оживали только в замке, где он бродил по оставленным Амальдой галереям. Раз в несколько дней, завернувшись в обрывки платьев своей жертвы, дикарь пробирался туда, где мог бесконечно любоваться на портрет графини Урсулетты д’Амбинье.