– Неправда. Я не собираюсь тебя бросить.
– Ты так, чтобы только меня успокоить.
– Конечно, это была худшая прогулка. Я умудрился навсегда возненавидеть твоих друзей. Как с ними вообще можно общаться? У них нет никаких ценностей, да даже стремлений нет… Они глупые и бессмысленные люди, не заслуживающие ни капли внимания, и мне противно оттого, что ты ставишь Полину превыше меня. И в этом вся моя правда, если коротко.
Она молчит. Всхлипывает. Так много людей, что на нас даже не обращают внимания. Успокоившись, она утирает лицо. Тушь размазалась на щеках, и я большими пальцами с лаской отца потянулся стереть разводы…
– Не надо, – сразу же отдергивает Карина меня. – Я сама.
Она достает одноразовую салфетку и зеркальце из сумочки, а я равнодушно любуюсь черной водой, чье спокойствие и чья беспечность завораживают.
– Посмотри, пожалуйста, ничего не осталось?
Смотря на ее красноватые щечки, я еле сдерживаюсь, чтобы не притронуться к ним губами. Под глазами ее отпечатались следы от слез, но притрагиваться к ее коже я более не решаюсь, ведь первое предупреждение уже дано…
– Ничего.
– Дойдем до Дворцовой? Одни, без всех.
Вместо ответа я беру ее за руку. Мы доходим до площади – все это время я молчал, пиная непонятные мысли, – и тогда, любуясь длиннейшим зданием Эрмитажа, подсвечивающего огнями, она признается:
– И все же я испортила тебе и настроение, и вечер, и даже свой образ…
– Все в порядке.
– Разве?
– Да. Моя ошибка в том, что я не умею распоряжаться собственным временем.
– Так я еще забираю у тебя время?
– Нет… С какой-то точки зрения да, но я счастлив отдавать его тебе, – я притягиваю ее за талию. Медленно целую. Под желтым светом фонарного столба, на огромном просторе площади мы такие крошечные, ничтожные, но ведем себя так, словно вокруг нас крутится вселенная. А потом тихо, растягивая нежную улыбку, произношу. – Ты мой праздник, который всегда со мной, помнишь?
– Но я все равно беспокоюсь.
– Лишнее. Или… Хочешь подробно выслушать недовольства? – Шутливо бросаю я, и Карина тут же мрачнеет.
– Не хочу, – обеспокоенно признается она после непродолжительной паузы с видом провинившейся девочки. – Ты сказал, что сбился с цели. Почему?
– Если бы я мог найти причину…
– Это я тебе мешаю?
Меня пробирает дрожь. Я оборачиваюсь к ней болезненно ужаленным:
– Как ты вообще посмела подумать о таком?
– Ты говоришь так, что я невольно задумываюсь о том.
Ни истерии, ни позыва на скандал, вместо того в голосе сожаление и глубокая печаль, такая, какую выражают актеры в конце мелодрамы, когда заканчивается любовная история или… Стоит она беззащитным зверьком и только и ждет, когда властный дрессировщик отдаст приказание и замахнется кнутом…