– Слушай, не знаю, – повернув голову, она направляет на меня любопытствующий взгляд, когда переписка ее наконец оборвалась, – обычно я позволяю за себя платить. Если кто-то таким образом самоутверждается, не нанося тебе ущерба, то почему бы не поощрять? Это ведь своеобразный знак внимания, не так ли?
– Хочешь сказать, ей не нужны мои знаки внимания?
– Нет же! Просто… Даже не знаю, как объяснить. Честно, ни предположения…
– Но потом, – решаю закрыть тему я, – когда мы вышли из кафе, все вернулось на свои места, как будто бы ничего и не случилось.
– Но ведь вы помирились до выхода?
– Можно и так сказать.
– Было бы необъяснимо странно, если бы ваши отношения портились бы только в пределах кафе, как будто место то обладает некой аурой… Губительной, неблагоприятной для жизни.
А доля правды в ее шутливых выдумках таится: возможно, то самое кафе, специально напыщенное, чтобы отсеивать небогатых, и обладает аурой меркантильности и самолюбия, иначе-то как объяснишь попытки Карины казаться более горделивой, чем есть на самом деле? И как объяснишь ее попытки, наступая на меня, самоутвердиться, показаться более значимой перед дорогими гостями забегаловки?
– На днях должен к нам стажер прийти, слышал? – Вдруг молвит Рита, вырывая меня из раздумья: свежая рана болезненно заживает, не давая покоя.
– Нет.
– Парень какой-то. Может, с тобой в сменах будет. Ты ведь не будешь против поучить его?
– А разве есть выбор?
Она засмеялась. Звонко, запрокидывая голову. Не так, как Карина, совсем по-другому, более раскрепощенно и открыто… Конечно же по-другому! Две разных девушки ведь, два разных человека. Слишком разных, сравнить невозможно.
– Не думаю. Тут, кстати, не очень-то любят заниматься новичками.
– Я заметил.
Когда я впервые заявился в клинике, абсолютно всем, кроме Риты, было наплевать на меня. Торчащий на смене врач – полноватая женщина лет сорока, явно давно утратившая интерес к жизни, – сухо пожал плечами, упираясь тупым взглядом в экран телефона, а на мое заявление, что я по рекомендации Марии Михайловны приехал претендовать на должность врача, он выплеснул самое что ни на есть равнодушное: “и что?” И только она, администратор, не имеющий никакого прямого отношения к медицине, проявила интерес. Рита – единственная живая душа в этом сыром тюремном подземелье.