Поколение «все и сразу» (Храбрый) - страница 149

– Я сейчас приду, – предупреждает она, поднимаясь. На мою долю выпадает очередная возможность побыть наедине с собственными мыслями в чужом доме.

Я один, стараюсь не забивать голову бездарными мыслями, не связанными ни с литературой, ни со способами заработать богатство. Пускай они вьются между собой, запутываются, шелестят зелеными листьями в ясную погоду, но только не задевают меня. Пускай они будут воздухом, о котором не задумываешься, пускай, они будут рядом, потому что так устроен мир, но пусть только они не задевают меня, не касаются… Карина возвращается с одной тарелкой, на которой торчит два кусочка знакомого морковного торта – этот торт с недавнего времени ассоциируется у меня исключительно с ней, – видно, родители сплясали под девичью прихоть, добродушно замечаю я. Она кровать тарелку на кровать. Мы беремся за ложки, с приличием синхронно отламываем по первому кусочку. Чай уже остыл, частично вкус его растерялся, но мы все равно едим и пьем, улыбаясь друг другу и не разговаривая, предполагая мысли друг друга. Вдруг я решаюсь удостовериться в догадке:

– Пытаешься представить теплые летние деньки? Тебе хочется скорее расстелить покрывало в парке на траве и беззаботно развлечься на нем, а потом… А потом любоваться небом и мечтать?

– Как ты угадал?

Я улыбаюсь, но не признаюсь. В ее зрачках застывает, как карамель, восхищение. Она словно переполнена стремлением в мгновение ока сорваться с места и ринуться свершать заслуживающие славы подвиги.

– Ну правда, как догадался? – Не унимается она и поддается ближе ко мне.

– У тебя на глазах написано, – повторяю я утреннюю шутку в надежде, что и во второй раз она возымеет успех. И я не промахиваюсь. Влюбленные смеются над любыми, даже самыми глупыми шутками, припоминается народная фраза. Вид у Карины такой, словно она вот-вот накинется на меня, опрокинет на кровать и зацелует, однако проявлять активность нам из-за родителей некомфортно и даже боязно. Чертовы ограничения в двадцать лет…

– Может, в карты? – Вдруг предлагает она. Я соглашаюсь. Дурак – это та игра, в которой она меня частенько обыгрывает, потому как за двадцать три года я так и не разобрался в хитростях мастей и прочем…

Карина подскакивает к столу. Наклоняется, выгибая спину… Изящная фигура! Глаза ласкающие линии… Я тихо восхищаюсь, улавливая каждое аккуратно и точное движение ее хрупкого тела, пока она достает карты из ящика под столом…

За карты мы беремся в молчании. Вместо того, чтобы думать над игрой и следить за битым, я прокручиваю в голове тяжелые думы, внезапно сорвавшиеся на меня. На самом деле, они всегда со мной, они только выжидают подходящего момента, чтобы нанести подлый и вместе с тем сокрушающий удар в спину. Они вечные мои преследователи, потому как они – часть меня самого, часть, от которой я могу ограничиваться, но которая в самые критические моменты навалится на меня, еще больше усугубляя ситуацию. От встречи с этими тяжелыми мыслями всегда непроизвольно меркнет настроение, но вместе с тем и загорается надежда получить утешение из вне. И сейчас я сам подставил им грудь, протянул руку…