Задумываясь, я старательно перемешиваю и потом раздаю карты. Игра мало заботит меня. Надежду прощупать хоть какую-то логику или найти закономерность я потерял еще в старших классах… Я победил только благодаря случайности, только потому, что через руки мои прошли практически все козырные карты. Странно, но объявлять себя победителем аж стыдно… Не оттого ли, что лицо Карины покрылось тенью в этот светлый час, не оттого ли, что настроение ее поспешно испортилось? Выходит, я готов отдать ей победу даже в этой глупой игре, чтобы только она была счастлива?
– Ну что, победа за мной? – Чуть ли не с самодовольством хвастаюсь я в то время, как Карина обиженно отворачивается. Поражение она сносить не готова. – И раз уж я выиграл, предлагаю обнулить желания.
– Ну уж нет, так неинтересно! Загадывай, либо обнуляй только свое!
– Хочу обнулить все твои желания, – шучу я и победоносно прислоняюсь спиной к стене. На холодные остатки чая мы больше не обращаем внимания.
– Нет! Так не пойдет! Это против правил!
Собственные желания она защищает с особой остервенелостью. Ее резкие, молниеносные движения порой наводят на мысль: а не зарядит ли она сейчас маленьким кулачком мне в глаз или нос?
– Либо загадываешь, либо нет, – выдвигает Карина ультиматум, уставившись со сдвинутыми в угрозе бровями мне в глаза, словно пытаясь ослепить меня ярким белым светом лампы.
– Хорошо. Есть у меня желание, – лицо ее меняется. Вот уже заметен интерес, но ближе ко мне она все еще не пододвигается, держит дистанцию, как бы в готовности в любой момент броситься спасаться бегством. Выжидает. От задуманного загорается в груди внутреннее солнце, обжигая стенки. Проявляя особую нежность, я притягиваю за плечи ближе к себе Карину. Шепот – только он под моим контролем. Тем лучше, тем ласковее шуршат слова. – Я хочу, чтобы ты была счастлива.
– Андрей…
Больше ни слова. Она охватывает мою шею, прижимается как можно плотнее, а я… Как-то неуверенно, в нерешительности опускаю широкие ладони на ее лопатки. Это растерянность от неожиданности… Почему же мы всегда должны быть готовы ко всему? Даже к любовным порывам? Почему в противном случае мы теряемся и не знаем, как себя вести, обращаемся в безмозглых дураков, которые не в состоянии контролировать собственные движения, которые, как мертвые куклы в человеческий рост, только и сидят на месте, обессиленно опустив руки?
По щеке ее скатывается слезинка. Или только кажется? Но я чувствую ее горячее дыхание, не обычное, более глубокое, обжигающее, такое, какое предшествует горькому плачу. Она не отпускает – я не сопротивляюсь. Как будто обнимаемся мы в последний раз перед долгой разлукой, как будто обязательное условие ее счастья – мое отсутствие. Нет же, бред! И как только он смеет с шумом вихря врываться в голову?