– Что делать? Что делать-то? – Задумчиво и безучастно повторяет тот, и я понимаю, что ничего он и вовсе говорить не желает, что на все сказанное ему настолько наплевать. И правда, какой толк поддерживать утомляющие темы?
– Как обстановка с твоей? – Наивно перевожу тему я, словно никакие советы мне и вовсе не требуются.
Борис пожимает плечами. На лице его полная безэмоциональность, и уже по этим признакам я угадываю ответ.
– Да хорошо все. Не знаю. Ничего плохого, к счастью.
Оба замолкаем. Говорить то ли не о чем на самом деле, то ли это я настолько омрачил обстановку… Борис берет телефон, что-то печатает. И я от скуки беру телефон. Открываю фотографии Карины. Я часто любуюсь ею и восхищаюсь ее красотой. С какой же ответственностью она относится к фотографиям, и именно благодаря дисциплине у нее получаются великолепные снимки, которыми я с удовольствием любуюсь. Я задерживаюсь на своей любимой, где она смотрит куда-то вдаль, на голове ее темно-красный берет, окутана она в пальто и черный шарф с темно-красными квадратами, местами перекрывающими друг друга, а на заднем фоне выпячивает грудь Исаакиевский собор. И я обещаю себе распечатать эту фотографию, чтобы вложить в кошелек, чтобы она всегда была рядом…
– Давай выйдем, в ларек сбегаем, мне сигареты нужны.
– Идем.
Я рад очутиться на улице. В вечерний час, когда город накрывает предсумеречная темнота, прогулки обретают особое великолепие. Тишина, прохладный воздух, всюду мрак, людей почти что и нет. Никто не выпячивает на тебя зенки, никто не гадает, кто ты есть, ради чего живешь… Дома обязательно возьмусь за роман, даже если придется сидеть до часа ночи, в очередной раз уверяю самого себя я, будто бы непременно именно так и случится… Я даю самому себе обещание только из-за предчувствия, что сегодня, как результат алкогольного опьянения, обязательно сами собой польются строки. Или я насильно заставляю себя писать только в виде наказания за употребление алкоголя?
В ларьке нам в качестве приветствия обременено кивает сонный парнишка лет двадцати за прилавком. Впереди у него целая рабочая ночь – жизнь-то его не мед и не сахар. Борис просит сигареты с кнопкой, потом желает всего хорошего продавцу, на которое тот никак не реагирует, потому как никакие слова не облегчат его жизнь, отчего меня вдруг охватывает тяжелое пасмурное предчувствие, не раскрывающее сути, но подбирающееся к сознанию грозовым фронтом, – и мы выходим на улицу. Отойдя на пару шагов от ларька, Борись с наслаждением закуривает, а я стою немного в стороне и молчу, терзаясь тем, что хоть что-то да следует сказать, потому как молчание между друзьями, которые видятся раз в два месяца или еще реже, настоящий убийца.