– Я тут кое-что принес.
Из сумки я торопливо достаю шоколад – Карину охватывает радость, но не такая, как обычно. От радости только название. Из-за общей слабости радуются, блестя, только глаза, когда лицо ее покрывает болезненная апатия.
– И вот, тут еще таблетки. Мне они очень нравятся. От горла, у тебя ведь оно болит?
– Болит.
– Они как леденцы. Три раза в день. В общем-то вкусная штука, хоть просто так грызи. Кстати, они эффект приятный дают.
– Какой?
– Узнаешь.
Подмигнув, я растягиваю коварно-хитрую улыбку – Карина в удивлении таращится на меня. Воспаленная сеть сосудов как будто удерживает белки, чтобы те не вывалились из глазниц.
– Ну, и чего ты не раздеваешься?
– Мне казалось…
– Боишься заразиться?
– Нет.
– Нет-нет, я все понимаю… – Затараторила она, чуть вытянув полусогнутую руку вперед, будто с намерением выставить меня за дверь. – Я бы на твоем месте тоже не задерживалась… А тебе с твоей работой вообще болеть нельзя…
– Я не думал, что ты готова меня принять…
– Андрей, – устало выдыхает она, в нетерпении переминаясь с ноги на ногу, – ну давай без этой светскости… Тем более, если ты что-то хочешь…
– Я хочу сейчас провести с тобой время, но…
– Тогда без всяких “но”, – огрызнувшись, перебивает она. – Переодевайся и мой руки.
Карина наблюдает за каждым моим шагом и действием. Когда я по привычке тянусь к полотенцу цвета дубовой бочки, она вдруг поспешно и с раздражением набрасывает на меня:
– Вот этим, это мое. Не трогай его вообще.
Карина протягивает мне желтоватое полотенце, на что я задаюсь вопросом: почему же ей не выделили чистое, ради чего сэкономили? А ведь квартирка-то ее родителей далеко не выглядит бедной.
Мы проходим в комнату. Она садится на кровать. Лицо растерянное, взгляд потерянный, упирающийся в одну точку перед собой… Я стою возле стола, скрестив руки на груди. За спиной слева светлая дверь. Проходит около минуты, чувство дискомфорта бесцеремонно дает о себе знать, от него отекает мозг, оно вызывает неприятно-слабые покалывания в пальцах, из-за которых не знаешь, куда деть руки, оно подступает к горлу комом… Очнувшись, Карина вдруг вспоминает о моем присутствии, поворачивает голову. В карем омуте вспыхивает ожесточенное возмущение.
– Не стой столбом, садись. Или боишься? Боишься заразиться?
И откуда в ней силы для такого властного и презрительного тона?
– Ничего я не боюсь, – говорю я и присаживаюсь совсем рядом с Кариной.
Чтобы доказать отсутствие страха, я тянусь к ней с поцелуем в щеку, но она отворачивается, не дается.
– Хватит! Не надо! – Еще чуть-чуть и треснет по голове дрожащими руками. Лицо ее багровеет. Капризность от температуры, соображаю я. Обычно в порыве раздражения ее щеки не покрываются краснотой… – Ты вообще слышишь меня? Не надо ко мне лезть! Не надо всех этих подачек! Не хочешь ты меня! Да кто вообще хочет больных? Никому больные не нравятся, никому они не нужны…