Но я не обращаю внимания, пристаю вновь и вновь – Карина вертит головой из стороны в сторону, волосы ее спутываются, а она все громче и громче… Уже почти что кричит. И в какой-то момент я наконец впадаю в ступор, отстраняюсь, побежденным смотрю на нее, ожидая пощады…
– Ну, я же говорила… Тебе противно…
– Карина… – Замолкаю. А дальше-то какие слова подбирать? Что она хочет услышать и что хочу в самом деле сказать я? Она таращится на меня широкими, округлыми, слегка испуганными, ждущими чуда глазами, и кажется мне, будто истинное призвание мое – быть ее рыцарем, защищая ото всего… Кажется мне, будто иного от жизни мне больше не требуется, будто мой домашний очаг – это она. Как жаль, что такие объяснения она ни за что не принимает.... – Я же не просто так к тебе пришел. Заболела, с кем ни бывает, никто ведь не убережен от простуд и инфекций… Я ведь не отрицаю теперь тебя… Наоборот, тянусь к тебе с желанием помочь, потому что хочу, чтобы ты была здорова, потому что все равно хочу тебя видеть и слышать… Тем более, я же врач, болезни – это мое своеобразное море, которому приходится бороздить. То там, то тут недуги… Или не врач?
Тут она стыдливо опускает голову вниз, а потом тихо, так, что приходится переспрашивать, лепечет:
– Извини.
– За что? – С притворством удивляюсь я.
– За ту прогулку. Дурацкий день… Не надо было… Это я виновата, я должна была заступиться за тебя, а я… Я… Ты вон какой хороший, навещаешь меня, когда я болею, то и дело заботишься, волнуешься, переживаешь, единственный, кто крутится вокруг меня, а я что? А я своим бездействием выставила на посмешище перед подругами. Да какие они подруги! Никто из них даже не написал, не поинтересовался моими делами!
Она плюхается боком на кровать, поджимает колени к груди и заливается тихими слезами. Лицо ее опять краснеет. Обжигающую квинтэссенцию слез я ощущаю даже на расстоянии, как будто они скатываются на мою кожу, оставляя следы ожогов.
Больше она не сопротивлялась – сил не хватало. Болезнь и отчаяние, более сбивающей с ног сыворотки не придумать… Я посадил ее и прижал вплотную к себе. Странно, но разбитое состояние ее вызывало во мне некое наслаждение, поверх которого натянулось маской сострадание. Я словно втихомолку радовался тому, что она заключает такие выводы насчет подруг…
– Не бери в голову, ты ведь не пишешь каждой о болезни? – Она помотала головой. – Ну и как они должны догадаться? – Пожала плечами. Ее надутые пухлые губки то смешно надували пузырьки. Весь вид ее пробуждали во мне отцовский инстинкт. Складывалось ощущение, словно я разъясняю своей дочери простые истины… И это ощущение разливало телу небывалую нежность… – Ну и как же они должны узнать? Обязательно напишут, можно не сомневаться, и будут и волноваться, и спрашивать… И ждать твоего выздоровления…