Я смотрю на Карину, от ее печального выражения лица кошки на сердце скребут, ломая когти о мышечную ткань… Я не помогу – самый достоверный факт на данную минуту. Она откажется при любом раскладе, даже если прямо сейчас я вытащу из собственных запасов самый верный, самый действенный способ… Как резину, мы растягиваем молчание. Утомительно, заняться нечем. От вынужденного бездействия она вызывает у меня раздражение… Будто наконец-то найдя потерявшуюся мысль, повернувшись ко мне, Карина ни с того ни с сего выдает с таким возбуждением, словно болезни никакой и в помине не было:
– Посмотришь наши фотографии?
Я киваю, перебарывая нежелание от желчного послевкусия той прогулки. Эти фотографии как бы, тыча пальцем, подразнивают меня… Ну и бред же в башке: фотографии не пускают хитрые улыбки, не хихикают подло… Это разум зря наделяет их ненужной важностью. Собрав мужество в кулак, я решаюсь смотреть.
Карина поднимается, берет со стола телефон. Делает несколько маленьких глотков чая – свою кружку я держу в руках – и потом, усевшись рядом, открывает галерею.
Я смотрю на получившееся. То ли зрения подводит, то ли сами фотографии не до конца прогрузились… Я приближаю экран вплотную к лицу… Без толку. Не фотографии, а высокомерная подачка.
– Ну, что скажешь?
– Хорошие, – на правду обидится. Мы свили такие отношения, где безопаснее всего врать и угодничать ей, однако тон мой настолько пропитан лживостью, что даже глухой необъяснимым чудом заподозрил бы что-то неладное.
– А мне не нравятся. Ни одна.
– Почему же? – С натянутым удивлением, выдыхая в сторону, протягиваю я ее ненавистный вопрос.
– Потому что, – небрежно отмахивается Карина, словно я и сам обязан догадаться… – Ну ты взгляни на это. Ветер растрепал мои волосы. Неужели так сложно было сказать… А тут… А тут мне вообще все не нравится.
– Совсем ни одна фотография…
– Ни одна, Андрей. Да и вообще, это не фотографии, а… Скомканная бумажка! Будем надеяться, что что-то да получится в редакторе подправить… – Не веря собственным словам, она медленно, будто глубоко сожалея, помотала головой.
– Очень жаль, – не без печали вздыхаю я. От накрученных эмоций, брови мои наливаются свинцовой тяжестью, как будто вот только что сообщили о трагедии, какую сразу же мозг не способен обработать…
– Еще шоколада?
Риторический вопрос. Предупреждение. Карина отломала кусочек и вложила мне его в руки, потом легла, накрылась любимым розовым пледом, побитым временем, однако все равно хорошо сохранившемся, и закрыла глаза. Я вдруг ловлю себя на мысли, что в комнате ее, как и во всей квартире, не хватает ритмичного постукивания часов. От гробовой тишины неловко молчать. Каждый угол, каждый свод давит на голову, обвиняя в обязательстве вести диалог…