Она спустилась, чтобы открыть парадную дверь – огромный лист металла с ручкой и слезающими кусками коричневой краски. Странно… Неработающий домофон ассоциировался у меня только с одним… Ира встретила меня дружеским рукопожатием – нежная кожа, явно облагороженная кремами для ухода, мягкое касанье… Оделась она, как и в день нашей первой встречи, в тот же самый костюм с черной бабочкой на шее.
– Надеюсь, тебе нравится овсяное печенье, – разбавила некомфортное молчание в лифте она.
– Мое любимое.
Мы выкатываемся из железного ящика лифта на пятом этаже. До боли знакомая лестничная площадка: прокуренная и грязная, со стенами, сплошь покрытыми плесенью… Сомнения мои все больше набирают сил…
Вот она поворачивает ключ. Мы входим в квартиру. Длинный, широкий темный коридор, вплотную к стенами придвинуты какие-то разваливающиеся подобия шкафов, на полу перед каждой из трех дверей разбросана обувь… Ира, как и я, живет в коммунальной квартире. Это точно.
Она проводит меня во вторую комнату. Я в растерянности, как будто ребенок, обозлившись, только что несильно ударил меня в нос или глаз маленьким кулачком. Утешает мысль, что в такой квартире я в безопасности, что в комнате ее я никак не окажусь любовным пленником…
От всей грязной квартиры комната ее отличалась сверкающей чистотой и даже неким уютом.
– Знаешь, я…
– Ошарашен? – Подсказывает она, садясь на стул возле стола и приглашая меня на соседний, напротив нее.
– Я ведь тоже живу в коммунальной квартире, но… Неужели тебя не грызет стыд перед другими? Друзьями, например.
Скривив губы, Ира пожимает плечами, и я понимаю, что ни о своем настоящем, ни о своем прошлом, ни о будущем, ни о своих страхах и надеждах, ни о чем другом она ни за что не расскажет, даже если я напою ее. Сейчас у нее в гостях не я, а писатель. Все, что от меня требуется – это говорить о книгах и триумфах. От меня требуется говорить с особым воодушевлением, чтобы собеседник ни в коем случае не заскучал.
– Истоки настоящего искусства – нищета?
Нищета… Насколько ведь пронизывающее, как копье навылет, слово! По моим рукам и плечам, по моей шее и груди пробегает разряд электрического тока. Это та правда, которой я так страшусь, и которая въелась в меня сильнее грязи…
– Возможно, с малой гордостью уклоняюсь я, как будто бедность меня не касается.
Взгляд ее проясняет небо в голове: она ждет философского продолжения, хотя настроение у меня не совсем то, и сам я по себе не философ вовсе, способный в любой момент дня и ночи броситься рассуждать о вопросах бытия. Однако молчание в гостях…