Ира так легко и незатейливо притягивала к себе, вызывая желание раскрываться и созерцать. И, ведя с ней беседы, я в самом деле воспринимал себя за маленького, еще не известного всему миру, автора. И это были самые нужные для меня иллюзии…
Я не планировал провести в гостях определенное количество часов. И не думал о том, на сколько задержусь, через сколько часов устану изливать творческую душу. И сейчас, выйдя на улицу с привычкой возвращаться домой в преддверии сумерек, я буквально потерял дар зрения от вида светлого, голубого неба и висящего на этом полотне диска яркого солнца. Быстро моргая глазами, чтобы привести себя в чувство, я двинулся в сторону дома. От мысли, что буквально через десять минут я вернусь обратно в свою кнуру, затошнило. От одной мысли о том, что мне опять придется, не имея возможности никуда сбежать, торчать в комнате с грязными стенами и дешевой мебелью – дорогой жалко обставлять то пристанище, – невольно слушать разговоры соседей и каждый их шаг, воротило наизнанку…
Я выбираюсь на проспект Стачек, потом сворачиваю во дворы. Плевать, куда идти, лишь бы не домой. Жаль, с собой ни записной книжки, ни ноутбука. Странно, а ведь когда-то я и подумать не мог, что домой, к уютному очагу, может не хотеть возвращаться. Еще только около четырех, времени навалом, а куда девать его… Я иду среди грязно-желтых домов и наслаждаюсь теплыми лучами дневного солнца, подставляя ему белые щеки. Всю зиму – почти что целую вечность – до боли не хватало золотистого сияния…
Вместо привычной гордой походки я сутулюсь, голову склоняю к земле. И ни о чем не думаю… Опустошение. Сил нет. Я выговорился полностью, не оставив последней мысли даже для самого себя. Кто-то резко хватает меня за руку, но мне настолько безразлично, что испуг для меня – только термин, какой вписали словарь, чтобы использовать в повседневной жизни…
– И где же ты шлялся?
– Прогуливался, – хладнокровно отвечаю я, безынтересно уставившись на озаренную счастьем Карину.
– Признавайся! Куда ты ходил?
От ее решительного голоса пробирает дрожь… Не могла ведь она заметить, как выхожу я из парадной Иры. Она ведь, как бы правдиво я ни старался объяснить, не поймет ничего, откажется понимать, ей важен лишь факт моего пребывания в чужой женской квартире. А ведь подступила она ко мне с таким задорным настроем, а ведь теперь она обречена на горькие рыдания, бессонные ночи, истерики… Не возбуждение ли перед бурей ее задор сейчас?
– Я все могу объяснить…
В огромной неуверенности, с дрожаньем в голосе, как будто она застала меня на месте измены, начинаю я. Однако Карина перебивает: восторженность так и хлещет через края, она не может сдержаться, потерпеть и выслушать до конца…