– Вы были у лучших врачей, у тех, кто больше всего повидал…
– Понимаю, понимаю… – Как не в себе шепчет она – я теряюсь…
– Каждый врач прилагал все усилия, чтобы помочь, я уверен, они ломали головы, советовались с коллегами, но рак… В его случае… С такими поражениями…
– Я понимаю, я понимаю… – Монотонно повторяет она, и кажется мне, будто она, сжав кулачки, легонько бьется лбом о стол. Я не отступаю на шаг назад. Как же я, юнец, годящийся ей во внуки, отвлеку ее? Но я обязан…
Она пришла в клинику с живым, пускай пораженным болезнью, но живым, питомцем, а теперь уйдет с пустой переноской… Тут только самое каменное сердце не содрогнется.
– Семнадцать лет. Он прожил с вами семнадцать лет, так ведь?
– Нашла его… Котеночком. Совсем маленьким… В подвале прятался… – Утерев слезы, она поднимает голову. Воспаленные глаза вразлет. Заплаканная морщинистая кожа красна… – Он на моей ладони помещался, – а ладонь у нее, примечаю я, для женщины не маленькая, – а теперь…
Взъерошенные волосы. А ведь еще только три часа дня, куда она подастся? Вечером-то проще бывает: сон, если повезет, хоть на несколько часов снимет переживания, а днем один на один с мыслями, и никуда не спрячешься… По красным щекам женщины скатываются слезы, долго им предстоит еще капать… С самого начала приема ее взволнованный вид и голос, ее поспешные, нетерпеливые, неточные жесты, выпрашивающие помощи, ее обращение “доктор, доктор”, в котором так и звенела беспокойная мольба о помощи, взволновали меня, дав понять, что передо мной необычная женщина, что передо мной человек, которому по-настоящему не безразлично посещение врача, который внимает каждое слово и верит каждому назначению, потому что… Потому что доверяет врачу…
– Он ведь с самого рождения был какой-то не такой. Болел постоянно… Но потом… Ой, сколько же мы клиник перебрали, прежде чем найти адекватного врача, который поставил верный диагноз. Там, в карточке все есть. Все есть в карточке… – Все есть на бумагах, мысленно подхватываю я, которые больше уже ни за что не понадобятся, и которые сейчас в папке прохлаждаются на столе. – А потом, после Игоря Александровича, он больше не болел. И мы даже не прививали его, но два года назад…
– И столько лет. Огромнейший возраст, вы можете смело гордиться Лакки. И все благодаря вам. Вы подарили ему потрясающую кошачью жизнь, о какой даже не знают дворняжки.
Разговор для нее как лекарство. Ей требуется выговорится, рассказать всю историю от и до, поведать о всех смешных моментах и недоразумениях. Может, дома никого больше и нет, может, дома у нее сожитель – муж, – которому вовсе наплевать на кота, который только и пустится злорадствовать, отшучиваясь упрощением жизни со смертью кота.