– Семнадцать лет… Целая жизнь…
– Да, представляете…
– С трудом, – чтобы заполнить паузу, я принимаюсь вслух ворошить память, как будто исповедуясь перед самим собой. – В школьные годы у меня жила такса. Она умерла от отравления ядом. Возможности сводить к ветеринару у родителей не было, поэтому до самого конца они вселяли в меня и сами верили в надежду на волшебное выздоровление, но… После нескольких суток страданий…
– У вас доброе сердце, вы… Такая благородная работа. Знаете, – смахивая пальцем слезу с щеки, как в бреду лепечет притихшим голосом она, – только самые чистосердечные, самые благородные и великодушные дадут клятву доктора…
Она еще много чего произнесет, только вот от похвалы сердце мое обливается гнилостной чернотой, я весь в неприязни сжимаюсь, ведь она не знаете о темных сторонах моей карьеры, а слепо верит в божественный свет, заключенный во мне, как во враче. Взглядом я бурю угол кабинета, пропуская мимо ушей лепет и предаваясь мыслям, улетающим в дальние дали.
Как ни крутись, но с ног до головы чужое отчаяние целиком не познаешь. Разве можно не на собственной шкуре понять, зачем люди – богатые и, особенно, бедные – тратят огромные средства на неизлечимо больных питомцев, чей цикл жизни по закону природы на гране завершения? Они отчаянно раскошеливаются, отдают животное на стационар, где ему оказывают ту или иную терапию… И все ради еще нескольких дней, недель, месяцев или, если повезет, годов. Труднее бессонных ночей врачу уведомлять хозяев, оставивших своего любимца в надежных, как им кажется, руках, о смерти животного. Во всяком случае, я так думал, пока не свыкся…
– Мы решили заказать пиццу, ты что-нибудь будешь? – Едва открыв дверь, с дерзкой нотой выкрикивает Аня.
Я поднимаю на неё полный лютой ненависти взгляд… Будь она неживым манекеном, и я сорвался бы с места, разодрал бы его в клочья. Хозяйка пошатнулась, как будто голова ее закружилась, как проклятая карусель, как будто сознание ее в миг потемнело. Я подскакиваю к двери – Аня в испуге успевает отдернуться назад, – с силой, сотрясая тонкие стены клиники, захлопываю дверь. Горячая кровь бурлит, и только поглаживающая мертвого питомца женщина, из глаз чьих капает хрустальная жалость, сдерживает меня.
Наблюдая все ругательства моего ненавистного взгляда, хозяйка тут же находит во мне опору. В голове моей не укладывается: откуда у человека может быть столько наглости и неуважения к чужому горю…
– Вы уж извините…
– Не надо… Просто дайте мне еще пару минут. Но не уходите, пожалуйста.
Я киваю. Опускаюсь за стол. Скоро кабинет переполнится скорбью, и тогда, не выдержав давления, треснут стекла…