У меня появилось время подумать, чтобы честно ответить себе на накопившиеся в моей голове вопросы.
Вместо размышлений пришли воспоминания…
Уже минут десять шел урок русской литературы. Читали "Войну и мир" Льва Толстова. Вернее, наша учительница, Римма Григорьевна, интеллигентно и немного робко стояла за кафедрой и с каким-то внутренним упоением рассказывала, нет, она доносила нам атмосферу чувств и эмоций того времени: того мира и той войны.
Андрюха Рыжиков, мой одноклассник, высокий, немного неуклюжий парень, всегда оказывался за партой впереди меня (как вы уже поняли, мы были почти выпускники, Римма Григорьевна была более озабочена порядком изложения литературного материала, поэтому на ее уроке мы рассаживались за парты "по интересам").
Отличительной чертой моего одноклассника был огромный "дипломат" (кто не помнит – это плоский прямоугольный чемодан на двух металлических застежках).
В этот раз Рыжиков опоздал на урок. Он спокойно зашел в класс, Риммочка (мы ее любили и называли именно так) не снизошла вниманием на его проступок и продолжала свой рассказ далее, ее недовольство проявилось только в одном: она немного потеребила носовой платок, который всегда держала в своих ладонях во время повествования.
Рыжиков не утруждал себя тонкостью наблюдения за изменениями в поведении учительницы, поэтому с размаху свалился на стул, его "дипломат" последовал за ним и благополучно приземлился на парту, издав характерный звук. Надо заметить, что этот учебный чемоданчик был уже изрядно потрепан своим хозяином, видно, он просто захотел ему отомстить, поэтому замочки щелкнули, крышка взлетела вверх, увлекая за собой остальную часть вместе с содержимым…
Платочек в руках Риммы Григорьевны "забил чечетку".
Рыжиков собирал "содержимое": ручка, карандаш, несколько тетрадей.
Дневника у него не было никогда, с седьмого класса: "Дома забыл", а учебники были лишней ношей в процессе получения школьных знаний.
Я искренне завидовала его невозмутимости в этот неловкий момент: одноклассники хихикали, Риммочкино лицо постепенно покрывалось пятнами эмоционального раздражения, ее нить повествования угасла, – в классе зависла напряженная тишина.
Я продолжала наблюдать за действиями Рыжикова, мои мысли крутились вокруг этой ситуации, я не могла решить, что делать дальше: поддаться всеобщему веселью или проявить взрослое благоразумие – посмотреть с укором на спину провинившегося ученика и высокомерно промолчать.
Рыжиков сорвал урок. Теперь вместо монотонного, убаюкивающего рассказа учителя мы получили устный опрос домашнего задания.