Я на минуту задумался, потом спросил:
– А как же быть с самоидентификацией?
– Не понял, – отозвался Эдуард.
– Ну, ежели ты хочешь быть как я и этого вдруг добьёшься, не дай бог – куда тогда денется существо по имени Эдуард, со всем своим интеллектуальным багажом, знанием французского языка, стремлением к доброму и неприятием злого? Падёт жертвою высочайшего прогресса? На Луну улетит?
Этим вопросом мне удалось растерять Эдуарда, отчего я на секунду испытал мелкое злобное удовольствие. Впрочем, он быстро нашёлся с ответом:
– Существо Эдуард никуда не девается. Если рассматривать процесс самосовершенствования как вектор, то существо Эдуард будет точкой приложения. Вернее, ею будет та точка, в которой вектор соприкасается с оболочкой существа Эдуарда. А ты получаешься – стрелочка на конце этого вектора. Задающая направление, куда мне надо меняться.
Я попытался представить себя маленькой стрелочкой, которую колеблет, как листок на ветке, свежий ветер перемен. Получилось не очень. Подумал, что для того, чтобы стать таким листком, надо бегать не по десять, а все пятнадцать километров. И попросить Зинаиду Максимовну не класть мне гарнир в тарелку, хотя бы за ужином. Но в целом сравнение мне понравилось. Единственно из чувства противоречия я спросил:
– А правда, обязательно меняться?
– Все меняются, – ответил Эдуард. – Жизнь – динамический процесс. Даже… – он взял со стола библиотечный томик Твардовского и открыл содержание. – Какие стихи писал на смерть Сталина! «Отец родной!» «Утрата века!» «Слёзы в глазах!» А потом…
– Сопли утёр и пошёл Солженицына печатать… – сказал я.
* * *
В воскресное утро на трудовые подвиги мы выступили вчетвером. В глубине наших стройных рядов бодро вышагивал Витя Калачёв, глубокий исследователь Пушкина. Даже, я бы сказал, глубинный. То ли от факта его присутствия у меня настроение было хуже некуда, то ли оттого, что погода задолбалась нас баловать: с неба валил мокрый снег, какой в апреле-то и в Москве – редкость.
Алик – хозяин плантации – уже традиционно налил нам по стакану вина, вручил лопаты и удалился, обозначив фронт работ. Я, надо сказать, выходя из лагеря, твёрдо пообещал себе, что перед работой пить не буду. Да и после работы – тоже. И вообще больше не буду совсем. Но когда в руках у доброго хозяина забулькало – внутри меня что-то заговорило примерно так: «Стаканчик! Что такое стаканчик? Что тебе будет со стаканчика этого благородного, красивого, вкусного, холодного…». Ещё не все эпитеты кончились, как я уже протянул руку за своим стаканчиком.