– Ты там не был?
– Нет.
– Моя бабушка справляется за два часа, но это, конечно, от дома, – подчеркнул он с природной смешливостью. – Мы чем хуже? За минут двадцать пять, если медленно.
– Учти, я не очень выносливый, когда печёт.
– То есть всегда? Притворюсь, что не знаю тебя.
– А я тебя.
Келвин возглавил мини-поход в сад. С важностью первооткрывателя он указывал путь, но шёл не впереди, а рядом, и если я отставал, то подбадривал. В какой-то момент он подстроился под мой шаг, чему я был несказанно благодарен. Он стал первым, кто поддался мне без жалоб. Я ускорился, чтобы показать, на что способен и смутился как ребёнок.
– Ого, да ты растёшь!
– Наоборот. Ты уменьшаешься.
– Ещё посмотрим кто кого. Я проверю тебя на ступеньках.
– Когда?
– Когда поднимемся на какую-нибудь смотровую площадку, до которой нельзя добраться пешком.
– У тебя есть машина?
– Не моя, а отца. Иногда он даёт на ней поездить.
– Лучше не надо, – сказал я неожиданно грубо, очертив границы.
– Вестибулярка пошаливает?
– Нет.
– А что?
– Мы не настолько близки.
Перед входом в сад была прицеплена буро-коричневая табличка, окружённая фиолетовыми цветами.
Нам попалась молодая семейная пара и ещё несколько одиноких туристов, восхищённых красочным зрелищем. Келвин приложил палец к губам и, углубившись в тишину, остановился посреди дорожки. Он снял куст ярко-оранжевых роз, ограждённых камнями. Щелчок прозвучал столь оглушительно, что удивил меня. Я примостился на корточки у самого ограждения и, протянув ладонь к гладким лепесткам, приблизил лицо и нюхнул розу. Келвин вновь что-то сфотографировал. На этот раз я не растерялся и продолжил упиваться цветочной сладостью.
Чёрно-синяя бабочка, осторожничая, уцепилась за мой локоть с выделяющимся шрамом от укуса собаки. Чтобы продержать бабочку подольше, я остался в неудобной позе и перестал моргать. Как назло зачесалось правое ухо. Я чувствовал, что оно горело.
– Я присяду? – спросил Келвин.
– Хочешь её сфоткать? Разве ты не по пейзажам и людям? А тут такая мелочь… Большому рыбаку большая рыба!
– Правило не будет полным без исключения.
– Садись, раз надо.
Пока он настраивал фотоаппарат, у меня тряслись колени. Выражение лица Келвина напоминало моё когда-то, сосредоточенное, не лишённое волнения. Неудержимый порыв испробовать режим макросъёмки я не мог ничем объяснить.
Келвин прикусил нижнюю губу и деликатно, почти нежно коснулся кнопки. Он сделал всего лишь снимок. Пожалуй, достаточно. Я задержался на глазах, чтобы поймать миг неминуемого блаженства. Но почему-то его не оказалось. Глаза Келвина излучали спокойствие и были непривычно холодными. Он не показывал, что удовлетворён. Может, почуял что-то странное? Может, тот курильщик был единственным, кто донёс до меня правду в грубой форме, так как не отличался воспитанностью и уж тем более тактичностью?