В коллективных развлечениях он теперь участвовал редко. Пару раз попытался сходить с нами в кино, но все неудачно, один раз умчался посередине сеанса, а в другой и вовсе до кинотеатра не доехал. Честно говоря, это было к лучшему.
Не знаю почему, но Макс сильно стал меня напрягать. Потом я поняла, что не только меня. Во всем, чтобы он ни делал или говорил, сквозило открытое самодовольство. Вот, мол, я какой, а остальные так, погулять вышли! Я знала, что на самом деле он ничего подобного не думает, просто радость скрыть не может, но все равно злилась.
Что говорить про Котова, если даже Севка Филиппов, который вообще мало на что реагировал, кроме футбола, и тот не выдержал. Когда Макс, в тысячный раз завел свою пластинку « а вот американцы….», Севыч, как–то по–разбойничьи свистнул, и процедил: «Слышь, Князь! Достал! Если, тебя от америкосов прет и плющит, чего ты с нами–то тусуешься?» Макс смутился, пробормотал: «Да, я, к примеру…», а потом незаметно исчез.
Лето перевалило за середину, солнце жарило так, словно хотело испечь город заживо. Где вы благословенные грозы, которые налетали невесть откуда и улетали неизвестно куда? Где живительные тучки и прохладные ветры? Ау? Их и след простыл. А за ними потянулись в теплые края и ребята.
Маришка c Андрюхой подались в Одессу, и Татьяну с собой прихватили, Борька Грищук на Валдай. Юрка Гусев свою Алину на Кубань повез, к бабке, там, похоже, все серьезно. Компания наша редела на глазах. Собственно меня это нисколько не расстраивало, скорее наоборот, чем меньше оставалось народу, тем больше времени мы с Сережкой проводили вдвоем. Наши отношения стали, не то чтобы проще, скорее спокойнее. Я уже не лезла на рожон, не пыталась отстаивать свое мнение, а если Котов вдруг принимался руководить моей жизнью, то либо поступала, как он хотел, либо устраивала тихий саботаж, короче, приняла все, как есть. В конце концов, жизнь–это здесь и сейчас, а остальное неважно. Сережка, по–прежнему, мне мало чего рассказывал. О чем ни спросишь, ответ один, нормально, но к тому времени я уже научилась определять степень этой «нормальности». Если идут высказывания типа «любая проблема решается», «деньги заплатил и все», «если у человека есть цель, то ничто ему не помешает», значит, настроение «нормально–отличное». Если начинает философствовать, значит, что–то не заладилось. А, если, в основном, молчит, на вопросы только «да» или «нет», и еще, не дай бог, про что–нибудь совсем постороннее спросит, значит, на душе у него «нормально–хуже некуда». Приспособилась, в общем, вот только внутри у меня больше ничего не звенело, как раньше.