Девушка уселась на край кровати и несколько минут смотрела в пол.
– Доча?
– Да, мамочка?
– Тебе не страшно?
– Нет, мама. Уже нет.
– А когда-то было?
– Было страшно, когда внутренние переживания накладывались на внешние неурядицы. А сейчас я отвердела.
– Но надежда есть?
– Лишь для меня, видимо, – горько ответила Оля.
Мама лежала на спине, и слезы дрожали в глазах, никуда не стекая.
– А почему ты спросила, мама?
– Потому что мне страшно. Душа болит. За твою надежду.
Черное окно. Черное как космос, но космоса за ним не видно. Совсем. Только панельки, а за ними сотни километров тундры, в которой даже оленей больше нет. Только снег и наледь. Кровь сотен первопроходцев и их противников – представителей коренных народов. Ушла в соседнюю, чтобы не шуметь.
– Представь, как меня прокатили? Купил и продал квартиру, – кричал Андрюха.
– Может, выпьем?
– Я непотопляемый "Дредноут".
– Откуда ты такие слова-то знаешь?
– Ну знаю, – Андрюха заливался смехом.
– Ты так же безнадежен, как налоговая служба России.
– Да ну?
– У меня подруга работала. Там полный тлен. Вообще.
Андрюха смеялся, чуть не бился головой об стол.
В какой-то момент Ваня – одноклассник брата Оли – встал в туалет, и пошел искать девушку. Заглянул в одну комнату и вышел грустный. Приоткрыл другую комнату, пока другие головы качались над фанерой. Полная темнота. Кромешная.
– Олька?
В ответ лишь тишина. Даже отзвуков никаких. Ваня шагнул и захлопнул за собой дверь – Оля не выходила, а значит, что она где-то в этой трешке.
–Ольга? Ты здесь?
Снова полная тишина.
Ваня не стал церемониться и начал щупать руками по стенам. Немного надо в таком состоянии.
– Да я только с дежурства! Там такие уроды! – кричал кто-то из-за стены.
Ваня щупал и щупал, пока в области кровати не нащупал чье-то плечо. Кажется. Глаза стали привыкать к темноте, и он увидел, как на него поднялись два глаза, отражавшие свет Луны – другого света нет. Забавно, что луна одновременно и имя собственное, и имя и нарицательное. Смотря как применять это слово. Смотря как применять слово любовь.
Оля молчала – мать будить нельзя – и смотрела на Ваню широко закрытыми глазами.
– Ты слышишь меня? Я хочу тебя, – шептал Ваня.
– Только сегодня? – раздался голос из темноты.
– Не знаю, – запинался Ваня. – Но хочу!
– И что?
Ваня толкнул Олю в сторону стены, и следом навис над ней. Оля не стала пытаться кричать, хоть Ваня и закрыл ей рот ладонью, отчего стало страшно. Он расстегнул на джинсах пуговицу, а затем молнию.
– Хочешь меня?
Оля молчала, а Ваня продолжал. Ткань скользила по коже бедер. Бедер, которые не были предназначены для этого, а кожа так нежна. Нежна, как эта ночь, скрывающая всю боль мира. Ночь есть, а звезд нет. Джинсы скользили, а Ольга молчала, и лишь смотрела на Ваню. Смотрела прямо и сильно, не отрывая взгляда, а значит и души не открепляя от души его.