Наступившая рабочая неделя подтверждала мои наихудшие опасения наилучшим образом: каждый вечер я возвращался домой поздно, съедал пачку пельменей, после чего падал без сил в кровать, мгновенно забываясь черными снами, чтобы отбегав весь следующий день, повторять алгоритм опять. Тогда я полагал, что просто мне тут малость не свезло, поскольку именно в пору моего назначения у заключенных внутренних манагеров случился всплеск интереса к идеям Кропоткина, Махно и прочих прославленных бузотеров. Бывалые внутренние манагеры вовсю выпендривались и выеживались, заявляя, что не хотят обманывать людей почем зря, «тупо кидая на бабло», то есть для того, чтобы оно, бабло, уходило в государственную казну или оседало по непонятным карманам. Нет, отныне они желали возвращения к самым истокам, хотели кидать исключительно идейно, в свою воровскую пользу, потому как они, дескать, иной крови и масти, и с проклятой системой ничего общего иметь не изволят. Вот поэтому-то мы, я и другие шефы, круглыми днями торчали теперь в «Kresty», вербуя новые кадры: преимущественно всякую безыдейную молодежь, не исповедующую никаких принципов или взглядов. И наверное, само общество этих Прыщей, Костылей и Патронов так основательно опустошало и вытягивало из меня все соки.
В последний день той трудовой недели, в пятницу, ближе к концу рабочего дня я вернулся в офис, чтобы подписать скопившуюся кипу документов и убраться оттуда прочь. Но стоило лишь приступить к этой операции, как в мой личный кабинет стремительно ворвалась Моника и, подкинув на стол белый конверт, активной жестикуляцией указала, что прочесть его содержимое следует безотлагательно, после чего столь же бесцеремонно удалилась. Я, помнится, был порядком раздосадован ее поступком: неужто так не сказать? Однако письмо, к чести Моники, было лаконичным и информативным:
«Писать в инете и говорить вслух не могу – «уши» могут слушать. Будь осторожней с Афиной, вот-вот она начнет действовать, как – не знаю, но знаю, что начнет, будь внимательней! P. S. Завтра какие планы? М.»
Эх, а ведь я хотел просто-напросто подписать нужные бумаги и двинуть домой, вот только своим письмом Моника лишь спровоцировала очередной приступ раздумий. Я по-прежнему в упор не понимал: ну чем Афина может мне навредить, зачем ей это и почему мне, а не кому угодно другому? И все же письмо заставило меня взглянуть на ситуацию под иным углом зрения, поскольку тот факт, что жеребьевка подтасована в мою пользу, был установлен мною лично и по-прежнему никак не объяснен.
По правде сказать, к тому времени я уже благополучно успокоил себя мыслью, что, должно быть, это инициатива Козыря, который, по просьбе Нины Иоанновны, подтягивает меня к успеху. И в то же время: с Ниной Иоанновной я не выходил на связь с тех самых пор, как та вызывала меня в свою резиденцию, а со стороны Козыря за две недели руководства отделом я не заметил никаких особенных поблажек, тот и намеком не обмолвился о подтасовке, ничем себя не выдавая. Напротив, все это время Гарик Валентиныч был донельзя взвинчен: ничего не осталось от того добренького дядьки, который то и дело испускает остроты и иронично-беспричинно матерится. По всей видимости, его так удручала ситуация с забунтовавшимися внутренними манагерами, а еще вероятнее – Козырь не на шутку терзался из-за сорвавшейся поездки на какой-нибудь курорт, поскольку ситуация обязывала безвылазно быть в Питерсбурге.