сделать это позволяет. Тем самым, кстати, значительно усложнил бы им задачу».
Адвокат отвернулся к окну, а затем, резко обернувшись, дирижируя рукой, выразительно выдал:
Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей.
Надо представить, как я был поражён! Я чуть не зааплодировал ему. А Алексей продолжил:
«Знаешь, что дальше произойдёт? Они из твоего дела сотворят прецедент. Да, будет много вони вокруг, всякие либералы выскажутся, но шумиха вскоре утихнет. Пока им не по зубам такие ястребы, как Невзоров, они будут клевать таких птенцов, как ты. А придёт время, и сажать начнут не только за оскорбление церкви, но и власти. Чтоб голову не смели поднять. А сейчас им надо тебя в жертву принести. Просто необходимо это сделать, иначе заклинание не подействует. У тебя же путь теперь один остался – убедить всех, что твоя критика церкви – это вовсе не разжигание ненависти к религии и верующим, а напротив, попытка очистить саму идею веры от поражающих её язв и корост, а сквернословие в твоих устах – не что иное, как часть сакрального наговора от гнойников. Если этим ты и не лишишь их моральных оснований для своего наказания, то хотя бы встанешь над ними».
Но жертвой я становиться не хотел. Я ж не Иисус, чтобы жертвовать собой ради людей. Ради людей, которым не было никакого дела до меня. Если и были в их массе сочувствующие, то уж точно никто из них не хотел разделить мою участь. Так было и в давние времена, когда эшафот был окружен толпой, из которой был еле слышен ропот вперемешку с одобрительным гулом, так происходит и сейчас, когда все только и ждут кульминации казни и будут сильно расстроены, если приговоренного помилуют. Как и прежде, толпа готова указать на жертву, но не способна сама пойти на жертву коллективно. Неужели ради этой толпы нужно было бороться? Я уже успел прочувствовать на себе неотвратимость возмездия и с системой бороться не хотел. Я даже был согласен покаяться, лишь бы от меня отстали. Желание было только одно – просто скрыться от всего этого безумия, убежать, уехать, эмигрировать куда-нибудь в Непал. Вычеркнуть из памяти эту Родину-мать, для которой я всегда был нелюбимым пасынком. Или даже нет, наоборот, уехать за бугор и оттуда быть гневно несогласным с тем, что здесь творится. Сейчас ведь популярна такая форма патриотизма, когда, сидя на балконе с видом на Средиземное море или Эйфелеву башню, рассказываешь в фейсбуке, как надо Родину любить.
«Ты не веришь в положительный исход дела?» – с грустью спросил я.