Оставшись один, я снова и снова отматывал пленку назад и каждый раз по-новому представлял наш разговор, молчание и не последовавшие за ними безумные объятья и жаркие поцелуи. Я скучал по ней. Не знаю, как это во мне уживалось: радость долгожданных встреч с Иркой и тоска по моей недоступной надзирательнице.
Двадцатого октября был очередным обычным днём моего пребывания под домашним арестом. Был четверг, и рабочая неделя стремилась к завершению. Алексей пришёл сразу после работы, принёс торт «Наполеон» и поздравил меня с днём рождения. Он передал поздравления от мамы, которая позвонила ему с самого утра, разбудив и подняв с кровати лучше пяти телефонных будильников. Долго адвокат задерживаться не стал, лишь выпил кружку чая с ароматом бергамота и съел два кусочка торта. Я тут же достал из стопки своих вещей телефон, установленный на беззвучный режим, и позвонил Ирке, которая ждала моего сигнала где-то во дворе. Через двадцать минут я уже открывал принесённое ей шампанское, а Ирка весело щебетала мне пожелания наискорейшего прекращения моего странного уголовного дела. Мы чокнулись высокими стаканами для сока как раз в тот момент, когда дверной звонок настойчиво ударил по ксилофону: «ля-диез, фа-диез».
«В ванную!» – молниеносно скомандовал я Ирке, а сам кинулся в прихожую за её кроссовками и курткой.
«Динь, дон!» – прозвучало прямо над ухом.
Закрыв Ирку с её вещами и шампанским в ванной, пригладив по пути свою челку, я подошёл к двери и посмотрел в глазок. Неестественно увеличенные через сферическое стекло голова и грудь капитанши заслоняли обзор лестничной площадки. Я выдохнул, отер ладонь о футболку и щелкнул замком. Через распахнувшуюся дверь в квартиру хлынула лавина: капитанша, полицейский с видеокамерой в руках поверх головы, ещё двое в бронежилетах и за ними двое мужиков в штатском неопределенного возраста. Не обращая на меня внимания, лавина разлилась по квартире. Капитанша, по ходу зорко бросая взгляды на пустые комнату и кухню, подошла к ванной и рванула дверь. Демонстративно широко открыв дверь, она отошла в сторону, кивнув полицейскому с камерой, чтобы тот снимал, а потом – Ирке, чтобы та выходила.
«…В ходе проверки лица, в отношении которого избрана мера пресечения в виде домашнего ареста, условий исполнения им меры пресечения», – капитанша на камеру зачитывала необходимые формуляры, а Ирка медленно, прижав к груди куртку, кроссовки и недопитую бутылку игристого вина, испуганно глядя на присутствующих, выходила из ванной комнаты.
Всё завершилось через полчаса. Ирка за это время куда-то исчезла, я и не заметил, как она ушла. К моменту, когда понятых попросили поставить свои подписи, в квартиру вернулся адвокат. Он без особого интереса проверил составленные документы, повернулся ко мне и, ничего не сказав, ушёл. Я сидел на диване, потупив голову, разглядывая свои носки. Собравшиеся стали тихо удаляться. Я проводил их до двери. Последней выходила капитанша. Она за всё время ни разу не посмотрела мне в глаза, а у выхода на секунду задержалась, повернула ко мне своё красивое лицо, подняла длинные ресницы, из-под которых на меня с досадой смотрели две крупные чёрные ягоды. «Дебил, блядь», – без звука прошептала она ярко-красными губами.