, попав в нечеловеческие условия? Разве такое дикое отношение к человеку не сделает его более диким? Разве насилие и несправедливость не порождают необузданную жестокость? Возможно, кого-то ваша система исправления может и запугать, но
исправить она точно никого не может! Оказавшись здесь, человек понимает, что худшее с ним уже произошло, поэтому перестает бояться. Страх был
до, а теперь страха нет. Чем больше система давит на человека, тем сильней он ей сопротивляется. Одни из
вас пририсовывают статьи, другие – тюремные сроки, третьи – полоски. Говорите, «сравнение некорректно»? А мне видится, что очень даже правильное сравнение. Каждый из
вашей системы легкими мазками причастен к созданию новой картины мира, где каждому своё: вам – безнаказанно и безгранично вершить чужие судьбы, а нам – терпеть унижение от собственного бессилия противостоять несправедливости. Так что пара ваших полосок на моём деле будут как раз полосами на робе узника концлагеря».
На неделю меня посадили в карантин. Видимо, в воспитательных целях. А в деле моём появились две полосы: жёлтая и красная.
Дни в общей камере тянулись медленно и однообразно: с утра подъём по команде, перекличка, баланда; затем уборка по графику (обиженных у нас в камере не было, иначе бы убирались они), вечером по телевизору ток-шоу про Украину, а ночью прогоны – когда по дорогам из камеры в камеру разные сообщения передавали. В этом арестанты были очень изобретательны. В качестве дорог служили канатики, сплетенные из разных ниток, как правило, из распущенной одежды. Эти канатные дороги ещё назывались конём. Такой конь мог проходить и по канализационной трубе, и по воздуху через окна. Но можно было оставить сообщение и тем, кто поселится в камеру после тебя, – для этого в стенах делали отверстия, так называемые кабуры. Ковыряли всем подряд: и ложками, и кусками от металлических банок. Этот процесс никогда не прекращался: смотрящий за камерой должен обеспечить работу арестантской почты. Ясное дело, что всякого рода сообщения между арестантами запрещены, но у меня сложилось впечатление, что охрану это не особенно беспокоило. Возможно, что малявы умышленно передавались по столь сложным системам коммуникации, чтобы была возможность их перехватывать и читать. Ведь в СИЗО сидят те, в отношении которых ведутся уголовные дела: мало ли что пособники могут друг другу сообщить.
Время работы арестантской почты – тёмное время суток. Отоспаться можно днём, хоть это правилами содержания и запрещено, и то, если сокамерники прикроют. Но и здесь не всё просто. Кто-то должен следить за тем, чтобы охрана не застукала, поэтому глазок в двери кто-то должен блокировать. Стоять возле двери, которая почему-то