Всего-то несколько десятков цифр, букв, цветов, запахов, звуков дают всё многообразие мира.
***
И всего 2-3 мелодии способны исторгнуть слезы из глаз, всего 2-3 строки сжимают сердце, всего 2-3 краски лишают дара речи; но чтобы знать эти 2-3 мелодии, 2-3 строки, 2-3 краски, надо увидеть, услышать, почувствовать весь мир.
***
Один человек слушает другого только затем, чтобы потом передать что-то третьему. Именно эта цепная реакция деления человечества на множество мнений и предпочтений дает энергию цивилизации.
Камень на развилке дорог из русских сказок – самый могучий образ, который создало человеческое воображение. Ведь на нем, собственно, начинается и заканчивается любая сказка. Подходит к камню мужик, неважно кто, дурак или царевич, и делает свой выбор. А дальнейшее – всего лишь повествование о дураке или царевиче. И это действительно неважно, так как это повествование о тебе.
В сказке налево поехать – себя потерять, направо – коня, прямо – вовсе жениться. А в жизни разве по-другому? Вечно на распутье: налево идти – честь потерять, направо – ум, прямо – последнюю совесть. Вот и выбирай. И странно, куда бы ни направился, чаще всего теряешь самого себя.
Правдивая история о людях искусства
Люди искусства ничем не отличаются от людей не искусства. Во всяком случае, ссорятся они точно так же. Может, только ругаются другими словами. Ругаются они, как культурные люди, дома, за закрытыми ставнями, но иногда тихими вечерами их можно услышать и с улицы.
– Сторукая гекатонхейра! – орет он.
– Приап! Жалкий Приап! – восклицает она.
Соседи ничего не понимают, кто его старуха. Вроде как и ругательное слово, а непонятное, хоть и крайне неприличное. Да и она – какая старуха? Сорока нет. Чего-то не то. А он так и вовсе – что за прап? Прап да прап. Прапорщик? Не похож… Оба чокнутые какие-то!
Правдивые истории о писателях
Сижу в «Сибирских огнях», дежурю. Передо мной амбарная книга приема рукописей, большей частью графоманских, ручка, которая пишет, когда ей вздумается. Принесли рассказ. У автора горят глаза, руки дрожат. Даже страшно стало – чую, вся жизнь его в этом повествовании, которое будет покруче «Фауста» Гете.
Глянул начало. «В школьном коридоре повесили объявление, что с 14 сентября будет работать музыкальный кружок». Вырвалось:
– Слишком традиционно. Лучше так: «В школьном коридоре повесили директора».
Автор посмотрел на меня с болью. Похоже, разочаровался в человечестве. Пришлось извиниться. Это и есть скрытая жизнь литературы.
Вот и стал я редактором, «и литература стала мне противна» (В. Розанов).