Время животных. Три повести (Сбитнев) - страница 43
Несмотря на то, что Быка долго уговаривал Саньку остаться в Ленинграде, ссылаясь на вполне лояльную позицию Лёхи, Санька быстро собрал вещи и позвонил с вахты на вокзал насчёт билетов. На ближайший до Города билеты остались только плохие – боковые места, верхние полки. «Нет, – подумал вслух Санька, – не годится нам возвращаться как побитым собакам! Возьму я лучше на вечерний автобус. Сяду к окну и буду смотреть в ночь на деревья, как любил в детстве. Может, придут дельные мысли насчёт будущего?». До Обводного канала он доехал на метро и маршрутке, а обратно, уже с билетами, – на такси, чтобы ещё раз глянуть на Невский и Лиговку, на Неву и Средний проспект. По дороге заехал в фирменный, в котором купил «Хереса», копчёной куры и помидор. Быка, тоже получивший от Лёхи подъёмные, за это время сварил кастрюльку рыбного супа и, густо пересыпав его зелёным луком, встретил Саньку во всеоружии.
– Может, девочек из тридцать второй позовём? – глянув на часы, нерешительно предложил Быка.
– А зачем? – спросил больше самого себя Санька. – С девочками хорошо отмечать успехи, а мы сейчас… наоборот. Запиваем неудачу. Мы хорошо провели с ними время, будет что вспомнить. Не, надо по-тихому съехать, а у них, уверен, завтра-послезавтра новые кавалеры нарисуются. И флаг им в руки!
– Ладно, Смыка, – покорно согласился Быка, – разливай, что ли, по первой. И они грустно сдвинули стаканы с янтарным напитком, который шибко уважали питерские помещики девятнадцатого века. Оставив Галине Ивановне коробку зефира в шоколаде и получив от неё благие напутствия на дорогу, слегка хмельные товарищи сели в такси и менее, чем через полчаса, были уже на Обводном.
– Смыка, надо обязательно в туалет заскочить, чтобы в дороге не прищучило, – напомнил ещё не избавившийся от чувства вины Быка.
– Заскочим, конечно, – отвечал, перекидывая сумку в другую руку, Санька. – У нас ещё вагон времени, да и первая остановка по дороге будет уже через полтора часа. Дотерпим! Дотерпеть они – дотерпели, но едва-едва, потому что в автобусе добавили ещё, и, как выразился Быка, «мочевые пузыри вскипели!». Вскоре на улице смерклось, но за окном хорошо просматривались очертания летящих мимо боров и перелесков, перемежаемые вереницами печальных огней. Санька окончательно успокоил Быку тем, что, на всякий случай, припас себе и ему два сосуда на случай, если вдруг всё же припрёт по – малому.
– Кайфуй – не дёргайся! – Приказал он другу. – Мы – не бабы, хотя бы в этом нам свезло больше, чем им! И они блаженствовали до самого Города, в который въехали уже в изрядном подпитии. Сказав встревоженным родителям всего несколько ничего не значащих фраз, Санька привычно свернулся калачиком на своём диване и крепко спал почти до самого вечера. А в сумерках ему позвонил Быка и позвал на именины к какой-то смазливой Юльке из обувного магазина, которая обещала отложить им две пары настоящей немецкой «Саламандры». И завертелась вокруг Саньки прежняя Городская жизнь с суетными вечерами, похмельными утрами и пустыми, ни чем не запоминающимися днями, когда он то просил крепкого чаю у виноватой перед всем миром мамы Нины, то «отсылал в лавку» ежедневно разоблачавшего всех мировых лидеров папу Федю. Но вскоре деньги кончились, и Саньке пришлось идти на химкомбинат разгружать вагоны с алюминиевым порошком. Разгружали его совковыми лопатами в кузов самосвала. Работали двумя бригадами из трёх человек, посменно: одна работает в поте лица, другая в это время промывает нос, глаза и промачивает глотку. Порошок провоцировал зелёную мокроту из носа, обильные слёзы и шершавую сухость в гортани. Поэтому грузчики, чтобы меньше мучиться, покупали перед сменой бутылок десять дешёвой «фруктовки» и пару водки. Затем всё это, предварительно откупорив, выливали в пластмассовое ведро и хорошенько размешивали с тем, чтобы завершив очередной отрезок разгрузки, подходить по очереди к ведру и черпать эмалированной кружкой этот неизвестно кем изобретённый коктейль-антидот. Без него работать «на порошке» отваживались единицы и очень быстро либо попадали в больницу, либо, даже не пересчитав кое-как полученный расчет, бежали от этого очевидной погибели куда глаза глядят! Но Санька терпел, становясь всё равнодушнее и грубее – так что даже матёрый сосед по подъезду Юра «А помнишь, как мы в Мадриде?» стал заискивающе здороваться при встрече и всякий раз угощать дорогими сигаретами с угольным фильтром. Папа Федя, дождавшись выходных, порхал вокруг Саньки, как Петька вокруг Чапаева, а мама Нина всё больше молчала да тихо плакала. Так прошли осень и зима, а весной Санька понял, что он окончательно превратился в матёрого алкоголика, и спасает его от окончательного погружения в скотство лишь титанический труд. Именно он выжимает, выводит из его тела вместе с потом почти все продукты распада и укрепляет в то же время его мускулы, кости и все прочие органы. В марте и апреле он, неприязненно косясь на городскую слякоть, ещё как-то мирился со своей рабской юдолью, но как только запахли тополиные почки и повисли над округой любимые им с детства жаворонки, ведро перестало исцелять от тяжкой и, в сущности, бессмысленной перегрузки из пустого в порожнее. А, кроме того, узнал Санька, что весь этот алюминиевый кошмар придумал какой-то ушлый мастер участка, который ковал деньгу на лишних нарядах. Мастеру сообща «дали по тыкве», но неаккуратно, а потому вскоре сразу на всю бригаду завели уголовное дело. И хотя из-под него Санька в очередной раз кое-как вывернулся, но открытую разгрузку порошка в связи с судебным скандалом на комбинате прикрыли, и он остался без работы. Предстояло искать новую, но даже теоретически его возможные варианты трудоустройства не устраивали. Во-первых, везде платили гораздо меньше. Во-вторых, если на «химии» платили каждый вечер, то на заводе или в госучреждении – два раза в месяц, и то – с задержками. И наконец, в-третьих, Санька привык работать, а не считать часы до окончания рабочего дня. Он от природы не терпел простоя, ибо всегда ощущал его полную бессмысленность. Вообще, Санька любил труд и бездельничать мог только либо за бутылкой, либо с интересной книжкой, либо в постели с красивой подругой.