– Так, ты теперь там будешь жить? – расстроился не на шутку Санька.
– Обижаешь, Смыка! – весело отвечал Сандора. – Меня как зовут?
– А как? – неожиданно для себя переспросил Санька, к стыду своему понимая, что не может вспомнить подлинного имени лучшего друга. Нет, имя он помнил, потому что Сандора происходило от смеси Сани с Александром. А вот фамилии, а тем более отчества ему было положительно ни упомнить. Да и знал ли он их вообще когда-нибудь?
– Ну, ты, Александр Фёдорыч, даёшь! – искренне удивился Сандора. – Иванов моя фамилия и отчество такое же. Ну, и зачем, скажи на милость, Александру Ивановичу Иванову оставаться на ПМЖ в Израиле? Да и кому я там на хрен нужен? Моя мама – Татьяна Петровна Серпуховская – из старинного русского рода, а у евреев национальность – по матери! Ну, поживу недельку – другую, а потом продам всё и – назад. Сейчас вон можно свои магазины открывать, мастерские, кооперативы там разные. Если приличные деньги выручу, мы, Сань, с тобой тут такую бурную деятельность развернём, что мама не горюй!
– Я уж пытался недавно в Питере развернуться, – горестно вздохнул Санька, – да едва в тюрягу ни угодил!
– Я думаю, в родном городе всё гораздо проще и безопасней! – возразил Сандора. – Здесь и деньги не такие ходят, и люди все на виду. А впрочем, что гадать, я ещё и не продал ничего! В Израиле не любят, когда деньги вывозят из страны, а не наоборот. Но я попробую! А сейчас понемногу собирайся, и через час я тебя жду. И они до поры расстались. Санька потом годами вспоминал эту их встречу после армии, когда казалось, что самое трудное и малоприятное осталось позади, и что заплутавшая где-то удача наконец-то коснётся их пока что неустроенных судеб. Они пили у Сандоры бурятский самогон, настоянный на кедровых шишках и рябине, заедая его жёсткой лосятиной с хреном и печёным картофелем. А потом вышли во двор и рубились в беседке в козла под «три семёрки» да привычный колбасный сыр с хлебом и луком.
Уехать быстро в Израиль Сандоре не удалось, даже несмотря на официальный вызов, хоть и отношения с Тель-Авивом улучшались с каждым днём. Около двух недель Сандора собирал одни только справки о своей благонадёжности, лояльности и несудимости. Ещё дольше делали ему заграничный паспорт. Наконец, Санька посадил его на поезд до Москвы, где его намеревалась встретить какая-то новая еврейская родня.
– Сандора, ты только аккуратней с этими новыми дядями – тётями, иначе останешься без штанов! – наказывал на прощание Смыка. – Главное, не подписывай никаких бумаг, никаких обязательств, понял? Жил Ивановым и был никому не нужен, а теперь выискался целый выводок Смириных! Не в нации дело, а в деньгах! И, судя по их проворству, они там тебя дожидаются немалые! Прощай, брат! И вскоре лишь два медленно удаляющихся красных огонька напоминали Саньке о том, что всего несколько минут назад ходил по этому Городскому перрону Александр Иванович Иванов, вчерашний рядовой Советской Армии, которая, увы, едва походя ни убила его где-то в стылой забайкальской степи. «Вряд ли он вернётся назад, – подумалось вдруг Саньке. – Да, и зачем? Не понравится в Израиле, переберётся куда-нибудь в Европу. Времена у нас настали смутные, опять с талонами, инфляцией, безработицей. А то ли ещё будет? Здесь и деньги-то вкладывать стрёмно! Все, кто поумней, выводят их за кордон. И ему наверняка новые еврейские родственники станут вдалбливать то же самое, предлагать свою помощь, связи и прочее. И как только завяжешься с ними, всё, обратной дороги нет!». И, видимо, вскоре так и случилось с Сандорой, потому что отвечать на Санькины письма он вдруг перестал.