А через несколько дней после Сандориного отъезда позвонил Саньке отдыхавший в деревне Быка, у которого на родных выселках появилась вдовушка с ребёнком, дом со скотинкой и даже приличной пасекой. Но рассказывал об этом Быка отчего-то со щемящей грустью.
– Ты чо, в натуре, носом смыгаешь? – пытался усовестить друга Санька и слышал в ответ одни лишь тяжкие вздохи. Потом Быка набрался решимости и проговорил уже без всяких страдательных интонаций:
– Ты, Сань, лучше приезжай хотя бы на пару дней. Медовухой побалуемся, на охоту сходим. У меня пара гончих, капканы и второе ружьё найдётся. Вот тогда я тебе обо всё и расскажу. И поскольку Санька на постоянную работу так и не устроился, то решил съездить к Быке, на его выселки, а уж потом и окончательно решать с работой. Сначала Санька доехал автобусом до райцентра, где поймал попутный грузовик до крупного села Воронье, от которого топал ещё семь вёрст до выселка Борок из пяти домов, в одном из которых встретил его несказанно обрадованный Быка, в ватной фуфайке, армейском треухе и с топором.
– Вот баньку решил к твоему приезду истопить, – объяснял Быка свою экзотическую наружность уставшему с дороги Саньке. Но быстро поняв это, потащил его на просторную кухню, налил целый ковш золотистого медового напитка и крупно нарезал домашнего окорока. Санька принял ковш и, не мешкая, влил в себя всё его вкусное, отдающее смородиновым листом содержимое. Потом они закусывали, и Быка торопливо, словно боялся не успеть, рассказывал Саньке о своей новой жизни. О том, что Ольга, его жена, повела сына Сашеньку к бабушке в Воронье, что окорока они делают из своего пущенного на мясо поросёнка – коптят их в бане, на каменке, что ульев у них уже десять, что колодец – свой, что на огороде и в саду – порядок, что собаки ушли с Ольгой в село, а куры уже взобрались на насест спать. Выпалив всё это единым духом, Быка вдруг как-то обмяк и жадно выпил целую кружку медовки.
– Ну, давай, рассказывай, что за болезнь тебя грызёт? – наливая теперь уже по стаканам, приказным тоном проговорил Санька.
– Это ты очень точно выразился, Саня! – ответил Быка глухим, незнакомым голосом. – Именно болезнь… и уже почти загрызла. Хорошо, что ты приехал не оттягивая, а то бы уже и незачем было.
– Ну, не тяни ты, щучий нос! – вознегодовал на друга Санька. – Почки отказывают, сердце, рак желудка, чёрт его дери?!
– Хуже, Смык, – Быка успокаивающе повёл рукой и вновь выпил в одиночку. – Раки тоже бывают разные. Отдельные органы нынче уже лечат, да их и почувствовать легче, когда ещё не поздно. А у меня, друг мой, рак лимфатических узлов. Я уже в Питере чесаться начал: то под мышками, то на шее, то в паху… К бабкам тут как-то обратился, к знахаркам, они успокоили – говорят, кот оцарапал, отваров надавали и антибиотиков посоветовали купить. И знаешь, поначалу очень помогло, припухлости спали, краснота исчезла. Но потом всё появилось вновь и уже не проходило. Я – в ЦРБ, они жидкость из опухолей взяли на анализ и говорят, что результат у них очень неприятный, но за подтверждением надо в онкодиспансер. Я – туда, а там только глянул их ведущий спец и сразу бац мне предварительный диагноз: рак лимфатических узлов между третьей и четвёртой стадиями. Ну, потом всё это подтвердилось. Словом, уже и химией поздно его травить, только зряшные мучения да и быстрее умрёшь от этих ядов. Приглядевшись к Быке внимательнее, Санька и в самом деле нашёл его шею асимметричной и местами чересчур бугристой и розовой. Заметив эту Санькину пристальность, Быка снял фланелевую рубаху и поднял руку: из выбритой подмышки глянула на Саньку красная с язвой посерёдке опухоль.