– Но у нас дивизия, – пропел он со значением, – и вы претендуете занять офицерскую должность.
– Борис Моисеевич, – обратился к подполковнику ещё штатский Санька, – я, извиняюсь, не карьерист и хочу надеть погоны исключительно ради помывочно – постирочного дела. Поверьте, если б можно было остаться гражданским, вольнонаёмным что ли, я бы остался. Но такой возможности нет, значит, будем служить Отечеству, как несколько лет назад, когда призвали на срочную. Вот прослужу пять лет. Если понравится, продлю контракт. А, может, наоборот, я не понравлюсь? Армия всё же, особые требования, как на разгрузке ядовитого порошка.
– Что это ещё за порошок такой? – энергично заинтересовался Конторович. И Санька в красках поведал офицеру свою вагонную одиссею. Начальник строевой слушал, не перебивая, а когда Санька закончил, не без удовольствия воскликнул:
– Вот, блин, такие люди нам нужны! И Санька пошёл оформляться и получать всё, что положено по Приказу прапорщикам Советской армии вообще и общевойсковой дивизии в частности. Когда он позвонил в дверь родной квартиры, преднамеренно переодетый в форму и отягощённый сразу несколькими вещмешками, мама Нина, едва удержавшись на ногах, воскликнула:
– Федя, никак война на пороге! Сашеньку опять призывают. Но, глянув на сына и одновременно вспомнив о некоторых с ним разговорах, папа Федя успокоил жену всего двумя фразами:
– Его никто не забирает. Он устроился начальником дивизионной бани. Срочно беги за водкой, а я разогреваю щуку с картошкой и тру морковку с чесноком. Словом, родители Санькиным выбором остались довольны, даже несмотря на упущенную возможность неограниченного мясопотребления.
– Не, – уверенно утверждал папа Федя, – на складе-холодильнике без внутреннего подогрева никак. Там сопьёшься по определению, как в морге. Все патологоанатомы – алкаши без исключений.
– Может, из-за того, что там спирт бесплатный? – попробовала усомниться мама Нина.
– Да, и у нас его всегда давали! – горячо возражал папа Федя. – И что я, по-твоему, алкаш?
– Да, нет конечно, Федечка, – шла в отступ жена, – ты меру знаешь! А вот за Саньку у меня всё ж душа болит! Я думаю, в армии всё ж какая – никакая дисциплина, да и шутка ли – целую дивизию обстирать! Сашенька, сколько в дивизии людей?
– Военная тайна! – раздался в ответ уже нетрезвый голос сына. – Ну, сейчас приблизительно, тысяч семь – восемь. В военное время гораздо больше.
– Ох, ты Господи! – запричитала мама Нина. – А у нас в школе и сорока зэков не наберётся. Остальные либо уже выучились, либо в авторитете. Да, и пёс с ними, воздух в классах чище! Не прошло и часа, а Санька с папой Федей уже затянули военные песни, на которые соседи по дому то и дело стучали в стены, потолок, а иногда и по батарее. Санька несколько раз вспомнил свои тяжкие зимние ученья в Полесье, а папа Федя долго хотел рассказать про какую-то неизвестную войну, в которой он участвовал, но так и не «сумел преодолеть гриф секретности». Следующим утром Санька вновь проснулся с больной головой и был счастлив уже тем, что начиналась пятница, а он договорился выйти на службу в понедельник. «Надо мне за два выходных как-то выздороветь, – размышлял он, глядя в ускользающий потолок. – В баню с пивом сходить и плотно пообедать. А в воскресенье подшить воротничок, начистить сапоги и продумать разговор с зампотылом и начвещем. Тут главное с самого начала не дать им сесть на голову, а то по ходу замучают разными просьбами и поручениями. Сначала сошлюсь на неосведомлённость, а потом – по обстоятельствам». Но мучить себя досужими раздумьями Саньке не пришлось, поскольку в гости как-то нечаянно забрёл приехавший из глухой кемеровской деревушки стройотрядовский друг Рыка. Они долго обнимались в прихожей, а мама Нина топталась рядом с выражением прапорщика Галяса, который отпускает с губы отсидевшего за дедовщину дембеля.