– Я после неё в баню не ходил, – парировал Быка. – Но думаю, что поту от неё – кот наплакал, там и не разберёшь, какой он. Да, и не пот от неё, а одна только испарина вдоль спины, как от страшного сна или от болезни, от которой вскоре умрёшь. Сказав это, Быка вновь остекленел глазами и словно выпал в какое-то иное, вдруг открывшееся ему пространство, куда Саньке ходу не было. Но он уже успел привыкнуть к этой новой особенности своего друга, и всякий раз лишь выжидал, когда это состояние благополучно минует, и Быка вновь вернётся назад – в особо осязаемые им теперь шершавые выпуклости деревенской жизни. И Быка возвращался, и вновь наслаждался банным духом, и шумно обливался ледяной водой из колодца, и прыгал за Санькой на первую крупку предзимья, которую катал по огороду уже колкий октябрьский ветр. Возвращались они из бани совсем никакими – в одних трусах и с полотенцами на шеях. И когда шагающий сзади Быка с вызовом предлагал: «Не надо печалиться – вся жизнь впереди?», идущий передом Санька соглашался с неизлечимо больным другом: «Вся жизнь впереди. Надейся и жди!». И глупый, по самой своей сути неверный пафос этого советского шлягера был сейчас как нельзя к месту. Ольга пошла мыться ещё через час, поскольку не переносила столь злого пара. Поэтому традиционный после бани чай они пили втроём, добавляя в него для вкуса домашней малиновой не то настойки, не то наливки. Причём, Санька с Быкой так надобавлялись, что, отправляя Ольгу мыться, вновь запели что-то про жизнь, которая любит… взаимно. Когда часом позже Ольга вернулась из бани, друзья, обнявшись, храпели на их с Быкой брачном ложе. Женщина укрыла их широким ватным одеялом и села под лампу пересматривать последний (и первый!) альбом их семейных фотографий.
… Быка умер в ночь на Рождество, в час, когда Санька с папой Федей занюхивали первую стопку, а мама Нина настойчиво пододвигала к ним блюдо с только что приготовленным рисом с изюмом. И с удовольствием прожёвывая кутию, ощущая сам вкус рождения Христова, Санька не мог себе даже представить, что в эти мгновения всего в паре сотне вёрст от него умирает Быка, то есть исчезает чрезвычайно значительная часть его, Санькиной жизни.
После долгих и тягостных раздумий Санька решил поступать согласно логике и жизненному опыту мудрого начпрода Свиньина, который провожал его на гражданку, как на фронт: «Помни, Смыков, там у себя в Городе: главное, чтобы всегда была плотная пайка и чистые трусы!». В результате перед ним легли две перспективы ближайшего обустройства в этой жизни: либо идти кладовщиком на склад-холодильник мясокомбината, либо – прапорщиком, начальником бани-прачечной в местную войсковую часть. Санька подробно изучил пятилетний договор с войсковой частью и три страницы обязанностей на мясном складе. Форму Саньке надевать страшно не хотелось, но в бане в отличие от холодильника, было тепло. «Ну, почему, – возмущался Санька в разговоре со своим одноклассником, получившим недавно диплом учителя литературы, – нельзя совместить плотную пайку цивильного склада-холодильника с чистыми трусами армейской прачечной?». На что тот советовал ему искать ответ у Ярослава Гашека в «Бравом солдате Швейке». Тогда взыскующий истину Санька прочёл приключения Швейка и пошёл в строевую часть расквартированной в Городе дивизии. Начальник строевой части подполковник Конторович принял Саньку довольно тепло, сразу отметив его позитивный профильный опыт, полученный во время срочной в штабе полка.