– На левую жалуешься? – спрашивает Елыгин и тут же отвечает на свой вопрос: – Нет, на левую падаешь, правую освобождаешь. Значит, что-то с правой…
Сегодня Елыгин будет долго искать больное место в плече Лаза, пока Лаз не вздрогнет, а пальцы не различат крошечное плотное пятнышко, место, где сохнет мышца.
Руки наездника! Их можно сравнить с руками музыканта. И для наездника необходима особая гибкость в плече, локте и кисти, чтобы в заездах управлять лошадью мизинцами. Легчайшее, неуловимое движение этих мизинцев, и лошадь делает мощный рывок или сбрасывает пейс. Пальцы наездника, скользнув по храпу коня, мгновенно успокоят его, найдут вот это больное пятнышко, которое порой не в силах обнаружить врачи.
Два круга тротом, два круга махом… Километров пятнадцать пройдёт Лаз в утреннюю работу. Из-под копыт брызги, из-под колёс качалки – вода. Хвост Лаза заплетён в короткую толстую косу. Круп его прикрыт большим грубым фартуком. Елыгин в непробиваемом глухом комбинезоне. Грязь летит на робу и постепенно, круг за кругом, покрывает её сплошь. И так изо дня в день, из года в год…
Шесть лет назад Кулыгин выводил по утрам на дорожку другого жеребёнка, Микроскопа.
Беговая карьера Микроскопа была коротка на редкость. В одно лето он, никому не известный, стал первым орловцем, в двухлетнем возрасте перешагнувшим рубеж две минуты семнадцать секунд. Так быстро ещё никто не пробегал круг ипподрома – тысячу шестьсот метров!
Но миновало скоропалительное, хмельное, победное лето и Микроскоп навсегда исчез с ипподромных горизонтов. Дважды побив рекорд, показав замечательное время, он был продан в Ирбит со скромным аттестатом улучшателя массового коневодства.
Его результат не превзойдён до сих пор, имя его навсегда осталось в таблице рекордов. Ещё и теперь случается увидеть отблеск его короткой истории в каком-нибудь учёном споре на страницах специального журнала. Одни утверждают, что рекордисты всех времён имели серую масть, другие выдвигают контрдовод: Микроскоп был вороным…
…Чмокает набрякшая дорожка под копытами серого Лаза, летит навстречу тяжёлый сырой ветер, неспешны мысли Елыгина. Перебирает он день за днём ту осень, хмурится, улыбается, и, как к обрыву, прихотливая мысль воспоминаний приводит его к последнему, рекордному заезду, к последним секундам. В них, в этих последних секундах рекордного заезда, и заключён вопрос, мучающий Елыгина долгие годы.
Утренняя работа Лаза заканчивается. Взяв вожжи на себя, Елыгин велит Лазу идти шагом. На сухой породистой голове жеребёнка вздулись вены, пар толчками летит из его тонких ноздрей: нынче рано пришли холода. Елыгин выезжает с дорожки, сдаёт Лаза конюху, напоминает, что нужно поставить лошадь на водилку под тёплой попоной, и, сбросив грязную робу, идёт в свой кабинет отдохнуть.