На фоне этих неясностей в одной из районных больниц средних лет доктор и решил эту задачу, выведя формулу той самой «плохости». Он там что-то сложил, умножил, извлек из чего-то, только ему известного, и сам сильно испугался полученной картинки – сердечнососудистые заболевания с отрывом лидируют по смертельным исходам. Так вот, этот доктор, созвучно со своей анти-карьерной фамилией Пилюлин, обрядил эти смертельные исходы в стройную математическую формулу. Теперь все это можно было предотвратить или надолго отсрочить и во времени, и в пространстве человеческого бытия. Пилюлин высчитал главное: за счет каких сил образуется этот «плохой» холестерин, и как себя вести, чтобы его не производить. В институте он учился хорошо, но сильно тяготел к теоретической медицине, поэтому и сейчас немного времени уделял лечению реальных хворых людей, а больше был сосредоточен на издыхающем теле изменчивых медицинских теорий. О своем как бы открытии он не доложил наверх, а по древней традиции решил экспериментировать на себе любимом. С «плохим» холестерином у него самого был полный порядок, что было результатом его регулярных посиделок с друзьями и подругами на природе с шашлыками и водкой. Но теперь ему накопление этой пакости представлялось совсем по-другому.
Всю эту хворь он посчитал по граммам, и только индекс своих добрых дел, что есть в его формуле, он должен был обозначить расстояниями, сантиметрами, километрами и так далее. А с измерением добрых дел не очень получалось, их измерить было сложно, ибо пути их были кривыми и очень извилистыми. Пилюлин честно пытался изложить в мерах длины все свои хорошие поступки за последнее памятное время, но кривые ломаные линии ускользали и не складывались в единицы длины. А индекс хороших поступков в его формуле был хоть и не самой важной составляющей, но существенно влиял на всю изобретенную Пилюлиным математику. Их значение он должен был получить в пространственно-временном портале не менее чем за 6 месяцев, чтобы подставить формулы избавления от «плохого» холестерина. Но за 6 месяцев жена вспомнила только два его хороших поступка: зимой, когда забился мусоропровод, он вынес мусор, а весной ее маму назвал не как обычно кобылой, а только по-доброму – лошадью. Этого, конечно, было мало, но мечтательный Пилюлин отнес это на тот счет, что очень мал временной промежуток, да и хорошие дела, как известно, не замечаются и не запоминаются. В общем, график и формула у него не складывались. Тогда он решил идти другим путем.
***
Этот новый путь ему вчера подсказал больной на приеме. Здоровенный и толстый мужик долго устраивался на стуле, при этом бормотал и морщился, лицо у него было красное и унылое. Мужик жаловался на боли в паху; раздеваясь за ширмой, он долго пыхтел, снимая обувь, и кряхтел, расстегивая штаны. Осмотр продлился одну минуту: все было на виду. Пилюлин вернулся за стол и стал писать направление к хирургу. Углубленный в собственные каракули, он вроде в никуда сказал: