***
Пазик пожарного раскраса уже ждал своих пассажиров, номер маршрута был 201. Двери закрыты, и, как понял Павел, водителя внутри не было, но пассажиры уже имелись, человек 8 сидели, плотно прижавшись друг к другу на узких скамейках. Время уже шло к 12 часам, но воздух совсем не прогрелся, изо рта пробивался парок. Аньки среди ожидающих не было, в течение 15 минут еще подошли человек 8, и опять же Аньки не было. Павлика начало потряхивать и от прохлады, и от беспокойства, что эта гиперактивная Аня где-нибудь запала в субботнюю ночь. Если это происходило в техникумовской общаге, то Павлик был наслышан, как там девочки гуляют «по-бабски» за чаепитием. Пришел водитель, лысый и бородатый мужчина, он был заранее на всех зол, завел автобус, открыл переднюю дверь и начал посадку. Из-за угла ближнего дома вдруг вынырнула Аня с двумя, похоже, тяжелыми мешками. Она опять двигалась скачками, а в мешках звенело стекло, похоже, то был заказ на банкетный стол. Она разместилась на заднем сиденье и попыталась сразу же уснуть, навалившись на свои мешки. По ее виду было понятно, что шансов никуда не уехать было навалом, но все срослось, автобус загрохотал по колдобинам, а на заднем сиденье зазвенели бутылки.
Солнце никак не могло окончательно протиснуться между низкими облаками. Зеленые листья уже прилично раскрасили ландшафт, по ходу движения то вороны взлетали, то одичалые собаки, поджав хвосты, перебегали дорогу. До Новостройки места еще были обитаемы, и потому даже куры разок из-под колес вылетели. Скоро и сама эта Новостройка – поселение непонятного функционала – начала разбегаться частными домиками среди кустов стланика, да несколькими двухэтажками, построенными еще до войны среди мелких кривых лиственниц, которые по большей части проросли мхом. В одном из таких строений и размещалась та самая районная лечебница больных на голову со всеми диагнозами, в том числе здесь оздоравливали и алкоголиков, по судебному принуждению. С первого папиного заезда Павлик ездил его забирать после трехмесячного пребывания. Участковый тогда заставил его поехать посулами и угрозами. Сам он не поехал, глубокомысленно высказавшись, что МВД не по чину обслуживать алкашей.
Павлик ясно помнил, как стоял у входа в этот чумной барак, во всех окнах двух этажей которого вместо штор болтались простыни, прикрывая толстые решетки. Барак был живой, так как выл на разные тона и скрипел, фальшиво и жалобно. Вдруг из дверей выскочил отец, правда, пробыл три секунды: огромная баба ловко, за шкирку, втащила его обратно. Поразительно, во что он был одет. На нем было все новое, незастиранное, но все именно в таком фасоне, как в кино про концлагеря, в широкую полосу, похоже, откуда-то из госрезерва, точно не советского, может и немецкого. Потом вывели отца в той одежде, в которой привезли сюда три месяца назад. Тогда их попутно подобрала вахтовка. Они ехали в тесной кабине, и, видимо, из-за отсутствия простейшей гигиены от отца пахло серой и смертью.