В 16 часов они уже у нотариуса, женщины хрупкой и седой, которая сразу не понравилась поварихе. Она, пытаясь мило улыбаться, объясняла нотариусу трудную ситуацию молодого гражданина. Нотариус, немного подумав, высказалась следующим образом:
– По той доверенности, которую хочет оформить эта гражданка, вы, Ломов, практически потеряете свои права на квартиру в пользу этой гражданки.
Поэтому она не будет оформлять такой документ из собственных внутренних убеждений, но готова дать доверенность сроком действия не больше года, с ограничениями права перепродажи, отчуждения и дарения. Повариха злобно согласилась, и Павлик тоже, мало что поняв из разговора.
Вечером провожали Павлика в армию жареной картошкой и шашлыками. Он обреченно пил водку и слушал сторожа, который когда-то служил в Советской армии, в артиллерии. Даже хозяин зашел на дальнюю кухню и, внимательно осмотрев Павлика, пообещал ему всех благ и свалил. Про Лену Павел уже как бы и не вспоминал, она осталась в какой-то далекой стороне. От имени хозяина подогнали еще бутылку, повариха подложила картошки, тут Павлик и вырубился, вытянувшись, как в гробу, на не струганой деревянной лавке, а повариха побежала ламинировать доверенность броней от своих вечно жирных и липких рук. И снилась Павлику его родная речка Нефтянка с прибрежной осокой, буйно раскрашенной «черным золотом». Потом, вдруг, в мозгах возник обтянутый большой зад, который двигался в такт песенке «Голубой вагон». Зад укатывался вдаль, улыбаясь, как тыква на Хэллоуин. Потом Павлик страстно целовался в цветущем иван-чае, и со страшными усилиями вырвался, вдруг признав в упоительно целовавшемся коменданта общежития Федора. Павлик сел на скамейку в кухне, там было темно, он нашарил чайник, еще теплый. Он вылакал всю воду и опять упал на ложе гробовое.
Когда утром пришла повариха, он сидел за столом совершенно лохматый и чувствовал себя как горбуша, глушенная на перекате. Женщина сходила и притащила из зала «сливки» шурпы, оставшиеся от гостей, круто вскипятила, покидала туда хлебные корки и предложила эту тюрю Павлику, а тот покорно все выхлебал. Повариха вытащила свой гребень и ласково, по-матерински, его расчесала. Еще был чай с печеньем, а потом Павлика усадили в кабину грузовика и повезли на сборный пункт. Повариха слез не пустила, но с чувством помахала платком с золотыми звездами и полумесяцами. На сборном пункте было всего 12 человек, один из его защитившихся коллег, похоже, запаздывал. Павлика, как самого рослого, поставили во главе шеренги, полковник с фамилией Родина лично приказал раздеться и повел всех на медосмотр. Там сидели три девки и мужчина с дырявой тарелкой над головой, процедуры много времени не заняли: сначала заглядывали в рот, потом ощупали яйца и пристально осмотрели жопу. Ни у кого ничего не выявили. В коридоре кто-то орал про свободу и демократию, похоже, притащили тринадцатого. В этом пункте продержали четыре дня, и лишь на пятый всех тринадцать упаковали в старенький «Ан-24», и он повез их продолжать героическую биографию отцов и дедов.