Резкий гул возмущения был ответом. Водка стоила дорого и её было трудно достать, особенно в субботу на Озере. До ближайшей наливайки, что в Миколаше, было более десяти километров. Люди промеж себя говорили: — Алкаши, воры! Мало того, что государственную рыбу тянут себе в карман, так ещё и дерут за неё, будто налоги платят, закона на них нет!
— Да они охуели — даром хотят! — удивлялся рыбак, приглашая своих корешей в свидетели столь небывалой тупости туристов.
— Да уж, такое время. Ну‑ка выбери мне пару штук, — сломался первый оппортунист.
Рыбак копался в сверкающей груде. Из‑под клубящейся массы, изгибая стройное тело, выдралась на поверхность огромная щука. Бока в золотых крапинках, ярость в глазах и морда убийцы.
Я должна её получить. За такую зверюгу с мордой, как у бульдога, я раздобуду лодку.
Застолбив свою рыбу, я вернулась с бутылкой, заполненной слабым чаем. Подождала в кустах до начала торгов. Приносили в основном самогон, налитый во что бог послал.
— Сахарный, пережжёнка, — подала я своё подношение, как только у рыбака закончилась тара.
— Пусть будет, ёба! — он отставил бутылку под борт, даже не посмотрев на неё, а я завернула трепещущую рыбину в блузку и только меня и видели.
Прямо с добычей я побежала за мыс, ольшанником вдающийся в воду, где за отмелью среди тростников, отрешившись от божьего света, упакованный по уши драгоценным имуществом, мочил в воде японскую леску один бедный оригинал. По вечерам жарил молодых окуней, дымил травкой у костерка, а если было перед кем, то хвастался своей коллекцией препарированных рыбьих голов и мечтал о головах крупной рыбы.
— Такой экземпляр вам пойдёт? — я сунула ему в лодку свою злую добычу, которая, пока я продиралась через камыш, с таким остервенением грызла блузку, что едва не утопила меня.
Он взял. Я получила лодку.
После обеда я незаметно мотнулась к стоянке коллекционера рыбьих черепов. Он жил в немецком прицепе к итальянскому автомобилю, сидел на швейцарском стульчике из металла, более лёгкого, чем алюминий, и варил рыбную мелочь в русском котелке на треноге.
Голова щуки с открытой пастью, в которую в качестве распорок были вставлены колышки, сушилась на солнце. Пахло лесом, в тростниках шелестели утки, лодка качалась на привязи.
— Мне пришлось её испечь, чтобы не испортилась, — он подал мне щуку, упакованную в закоптившуюся фольгу.
— Вы даёте мне лодку только за одну голову?
— Да.
— Тогда вам полагается за работу, — я разделила гиганта поровну вдоль хребта и оставила половину тушки.
Он повёл себя достойно: не стал жеманничать, поблагодарил и дал мне кусок свежего станиоля, чтобы завернуть мою часть. Мясо было белое, сочное, пахло настоящим маслом, дымом и Озером.