– Лиза, может, Михаил тебе поможет переставить стол? Чтобы ты свою спину не напрягала? – спросила Раиса Ароновна у дочери.
ххх
«Что же со мной происходит?» Лиза шла по коридору, впереди Михаила. Пальцы ее нервно перебирали четки. «Но ведь ничего особенного. Мужчина? Да. Но он помог мне разгрести снег и добраться до дома. Устал, промок. Старшая сестра разрешила его ненадолго впустить. Какие у него длинные ресницы. Такие же, как и… Нет, он совершенно другой. Алексей был утонченным, ранимым, страдающим. А этот – грубоватый, холодный, самоуверенный. Но почему-то ранняя седина в его волосах. И какой-то несчастный…»
Она знала, что Михаил, идущий сзади, сейчас смотрит на нее. Ее пальцы стали еще быстрее перебирать четки: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя». Она ожидала, что молитва придаст ей душевной крепости. «Но если я сейчас скажу ему, что мне его помощь не нужна, то буду выглядеть очень глупо. Он тогда подумает, что я имела какие-то тайные помыслы на его счет. А мне ведь бояться нечего. Я дала клятву Богу, я обручена Небесному Жениху, и никакие мужчины мне не нужны».
Она смелее пошла вперед. Поднявшись по лестнице, подошла к небольшому столу, взялась за его край:
– Вот этот.
– Я сам его понесу. А вы показывайте дорогу, – сказал Михаил, поднимая стол.
Пройдя, они очутились в каком-то коридорчике, отгороженном от залы книжными полками.
– Давайте сюда. Осторожней. Ну что же вы! – она прикрикнула, когда Михаил случайно задел одну из полок.
– Sorry.
– Это вы извините… Вот здесь, ставьте. Сейчас я эту полку чуточку отодвину. Вот так. Спасибо вам.
Платок съехал с ее головы, приоткрывая густые черные волосы.
Затем, пододвинув стул к столу, она села. Все уже было сделано, и можно было спуститься на первый этаж. И проститься с этим случайным гостем.
Но она зачем-то стала перекладывать кисточки. Для нее уже не оставалось сомнений в том, что ждет ее сегодня ночью: будет лежать на кровати в своей келье, врывшись в горячую простыню, будет жалеть себя и проклинать свою судьбу, захочет вернуться в мир. И все ей будет казаться бессмысленным – и молитвы, и посты, и службы. И страшная мысль, что Богу все безразлично, что Ему нет никакого дела до ее жизни, будет терзать ее сердце...
У-у! – завывал ветер за окном.
– Знаете, жить в монастыре очень трудно. Многие считают, если человек стал монахом, то он уже ангел. А это совсем не так, – с этими словами она поднялась. Стала напротив него.
И вдруг, отклонившись назад, едва не вскрикнула: в нем – незнакомом и таком чужом, ей привиделось что-то невыразимо близкое, родное. «Эти длинные ресницы, и пытливый, глубокий взгляд, и всё, всё!».