— Только не уходите, пожалуйста,— попросил он.
Сосновский не ответил.
Испачканный, потный, механик вскоре подбежал к ним и путано, стоя почему-то по-военному, доложил, что в крайнюю турбину с элеватора не поступает дробь и что, наверное, придется ставить новый элеватор — повыше.
— И в полтора-два раза увеличить барабан? — с досадой оборвал его Сосновский.— Нет, товарищи, делать этого мы не будем. Незачем. Могу разрешить лишь одно: если есть желание и хочется доставить себе удовольствие — включайте еще разок, пускай покрутится. Но потом… Потом — разобрать и пустить на ремонтные нужды. А с чертежами харьковчан, Никита Никитич, рекомендую познакомиться сегодня же.
С обиженной миной он повернулся и зашагал к выходу, прикидывая, что придется перепланировать тут и как лучше доложить об этом директору.
4
Димин пришел домой лишь под вечер. Ездил в райком с Прокопом Свириным, которого цеховая организация приняла в партию. Вел долгий и неприятный разговор с директором о злосчастном барабане. Присутствовал в красном уголке литейного цеха, когда торжественно провожали на пенсию старого формовщика Вараксу. Провернул множество текущих дел. Все это было ново, незнакомо, и приходилось без конца советоваться с другими даже по мелочам. И если бы на заводе не было крепко сколоченной организации, ничего не смог бы сделать.
Сняв галстук и отдавая жене, которая открыла ему дверь, усталый Димин раздраженно выругался:
— А, будь ты неладен! Черт! Кто выдумал эту обузу? Душит, как хомут… Рая дома?
Дора уже давно приметила: вернувшись с работы, он непременно спрашивал, дома ли дочь, а если открывала Рая, дома ли мать, и был очень недоволен, когда кто-нибудь отсутствовал.
— Дома,— ответила она.
В коридоре у них было темновато. Свет попадал сюда лишь через стеклянные двери спальни. Услышав звонок, по которому Дора узнала — муж, сразу зажгла электричество. В желтоватом свете, не таком ярком, как ночью, лицо Димина выглядело осунувшимся. Но, заметив это, Дора не подала виду. Она повесила в шкаф его шляпу, галстук и, пройдя за ним в ванную, посоветовала:
— Ты вымойся, Петя, до пояса. Как бывало.
Димин охотно снял рубашку, соколку и, фыркая, стал умываться. Потом наклонился над ванной и попросил полить на шею и спину. Холодная вода освежила его. Покрякивая, фыркая и охая, он начал рассказывать:
— Прокопа Свирина твоего утвердили… У-ух! Хотя и устроили головомойку. Да не бойся: лей, лей… Ух ты!.. Даже жалко его стало, такого смирненького, причесанного… Левей, левей, на лопатку…
Она знала и эту привычку мужа — рассказывать обо всем, что делал, видел и слышал за день. Знала, любила и привыкла к ней.