По улице они шли молча, и Лёдя с опасением посматривала на отца, который шел с незнакомо решительным лицом.
Подобрел он лишь в проходной, когда Лёдя показала седоусому вахтеру свой пропуск.
Расплывшись в доброй улыбке, тот восхищенно спросил:
— Твоя, Михале? Красавица писаная! Все парни будут ее…
Странно, но Лёдя, чей отец уже второй десяток лет работал на ваводе, раньше не бывала здесь. И хоть когда-то мечтала стать автостроителем, она с предвзятостью огляделась.
Перед ней были строгие, залитые асфальтом улицы, лиловые аллеи, газоны: почти всё как в городке. Только, конечно, вместо домов корпуса с широкими окнами и фонарями, стекла которых поблескивали на солнце, и потому казалось, что вокруг очень светло и окна, фонари на крышах обмыл ливень.
Намедни Лёдя ходила во дворец профсоюзов на цветочную выставку. Радуясь богатству красок, она любовалась и не могла налюбоваться — цветы, цветы, цветы… Но все-таки больше всего привлекли внимание букеты «Невеста» и «Песня о Родине». Почему? Лёдя смутно догадывалась — к ним прикоснулась мысль, и красота цветов стала совсем другой. Матово-бледные флоксы и георгины, цветы снежной королевы и кружевной дождик в букете «Невеста» были уже не просто цветами — в воображении и впрямь вставал образ невесты в подвенечном наряде. Гладиолусы же, от огненных до нежно-алых в «Песне о Родине» трепетали, как пламя. Это действительно была песня о заветном, осененном стягами…
Нечто похожее на такую красоту было и в том, что видела Лёдя сейчас. Но одновременно с этим оно и таило в себе что-то оскорбительное, чужое.
Вдоль аллеи стояли щиты с лозунгами, диаграммами, портретами передовиков. На одном из них Лёдя узнала отца — официального, сосредоточенного. Она увидела портрет издалека и, пока проходила мимо, не спускала с него глаз, а портрет провожал ее пристальным, серьезным взглядом. «Гордится небось этим? — отгоняя ощущение своей вины, попробовала скептически настроить себя Лёдя.— А подумаешь, невидаль! Знаю теперь, как это делается…»
И вскоре на самом деле всё стало раздражать ее: сажа на листьях лип и на газонах, шарканье ног по асфальту, тяжелая походка рабочих, их шутки, адресованные отцу, но относившиеся к ней, сам отец, который нарочно мало обращал на нее внимания, серые стены заводских корпусов и стекла в окнах, переливавшиеся радугой от масла и пыли.
В цехе же вообще преобладало два цвета — черный и красный, а кое-где даже один черный. Густо-черной была под ногами земля — жирная, липкая; пыльно-черными были задымленные стены, балки, краны. А красное — только пламя, бушевавшее в плавильной печи и вагранке.