С выпускного бала они с Лёдей опять пошли вместе. Так же, как и тогда, остановились у калитки. Но она оказалась запертой. Желая показать свою прыть и сделать для Лёди приятное, Юрий ловко перемахнул через забор и, прежде чем залаял Полкан, открыл калитку.
Собака кинулась за Юрием, но Лёдя успела перехватить ее и успокоить. Ночь была лунная, полная рассеянного мерцающего света. В белом маркизетовом платье с легкой шалью в руке, Лёдя и до этого казалась призрачной. Когда же она наклонилась к Полкану и снизу вверх глянула на Юрия, в глазах ее полыхнул зеленоватый, совсем русалочий свет.
Чувствуя, что растет желание дотронуться до девушки, Юрий подождал, пока та выпрямилась, и осторожно взял ее за руки выше локтей. Она не отстранилась, а, наоборот, подалась к нему, немного испуганно глядя на Юрия. Он бережно притянул ее к себе и, видя сияющие глаза, поцеловал в губы. Поцелуй ожег его, и горячая волна ударила в голову.
Думая, что они балуются, Полкан присел, гавкнул и поднялся на задние лапы. Лёдя ойкнула и, боясь, что он запачкает платье, отступила, замахала руками.
— Пошел, дурной! — крикнула она грудным, счастливым голосом.— Знаешь, Юра, у нас зайчонок рос. Так он его однажды чуть не слопал. Вот дурной!
Они прогнали Полкана во двор и закрыли калитку. Собака повизгивала, скребла лапой, а Юрий и Лёдя, забыв про нее, долго, неумело целовались.
В первый же выходной они встретились возле Дворца культуры. Там шла «Весна на Заречной улице» и были танцы. Смотреть знакомую картину или идти танцевать не хотелось. Да и на душе у Лёди было скверно. Во всем, решительно во всем ей виделось обидное, а в каждом человеке — обидчик. Она и на свидание пришла с затаенным намерением поссориться с Юрием. «Пусть не слишком воображает!..»
Юрия тоже точило чувство вины. Было неловко смотреть на Лёдю — ссутулившуюся, с какими-то нарочитыми, скованными движениями.
Не берясь за руки, они побрели вдоль ограды, за которой темнел молодой парк Дворца культуры. Вышли на Могилевское шоссе, постояли на мостике, провожая глазами довольно частые машины и жмурясь от ослепительного света фар.
— Ну, как ты? Рад, что приняли? — не вынесла молчания Лёдя.
— Ты спрашиваешь, вроде я виноват, что буду учиться,— сконфузился Юрий.
— А ты полагаешь: я виновата, что не буду?
— Откуда ты взяла?
— Я вижу.
— Неправда…
Стоять на мостике, где их то и дело освещали быстрые, пронзительные лучи, было неприятно, и они по обочине поднялись на пригорок.
Здесь уже по обе стороны шоссе росли белостволые шепотливые без ветра березки. Пахло асфальтом, резиной и этими молодыми березками, которые напоминали весну, первые кучевые облака.