Леночке с Соней идти в музыкальную школу нужно было позже, чем Юрию в институт, и, вернувшись домой, все внимание Вера отдала сыну.
Юрия тяготили и хлопоты матери и ее чрезмерное внимание. Он хмурился, с досадой отмахивался от сестер, прыгавших, как вокруг именинника, и пристававших с глупыми вопросами. В новых синеньких платьицах с кружевными воротничками и манжетами, с большими белыми бантами на головах, они были схожи с нарядными куклами. И, завтракая, Юрий хотел лишь одного — как можно скорее вырваться из дому. Но, как на грех, явилась Кашина — ей почему-то срочно понадобилось разменять деньги — и завела с ним длинный пустой разговор, внимательно и придирчиво оглядывая с ног до головы.
С облегчением Юрий наконец взял чемоданчик с учебниками, хлопнул дверью и, хотя зная, что мать следит за ним из окна, не оглядываясь, заторопился к трамвайной остановке.
Чувство свободы и прилива сил распирало Юрия. Школа, диктанты, классные руководители, надоедливый, как манная каша, дневник — всё осталось за плечами. Впереди были институт, лекции, студенческая независимость. Теперь он займет иное место даже в семье. Бессмысленной станет мелочная опека матери, отчим не отважится уже, как мальчишке, делать замечания. Он студент и сам себе хозяин! Как это великолепно!
Трамвай миновал чистый, без подлеска, бор, городок тракторного завода, где на площади и улицах росли еще сосны с бронзовыми, по-лесному стройными стволами. В одном месте между ними была даже натянута веревка и, как на даче, сушилось белье. Трамвай взошел на мост через железную дорогу, Выбрасывая клубы пара, под мост как раз нырнул паровоз и с грохотом, лязгом, будто в бездну, потащил за собой длиннющий состав. Справа и слева от моста поднялись молочно-сиреневые облака. Они росли, клубились, а вместе с ними вверх летела и душа Юрия.
На Долгобродской улице вспомнился отец: проект застройки улицы принадлежал ему. Громады заводских корпусов, дома в лесах как бы были отцовские. Однако до этого Юрий не питал к нему ничего, кроме вражды, хотя иногда и чувствовал, что недостает его мужской поддержки. «Бросил меня, маму, так какой же ты отец! На кой ты мне тогда сдался!» — рассуждал он и клялся, как бы ни довелось тяжело, не иметь с ним ничего общего и не встречаться.
Но и воспоминание об отце не вызвало привычного раздражения. Юрий снисходительно усмехнулся и вновь стал думать об институте, о том, что ждет его, И выходило, жить теперь можно без особых тревог, житье приготовило тебе много заманчивых подарков, а сам ты — ого! — способен на такое, в сравнении о чем поблекнут и проекты отца, и работа отчима.