Поднялся Тимох, и галдеж стих. Стало слышно, как за окнами чирикают воробьи.
— У Кашина одна задача — заявить о себе,— сдержанно сказал он.— А нам учиться надо. Мы сюда за наукой пришли и никому не позволим мешать…
Во время перемены Тимоха вызвали в деканат.
Вернулся он еще более хмурый, увел в коридор Жаркевича, Васина и что-то долго рассказывал им, махая кулаком так, будто забивал гвозди. Потом вызвал Юрия и, сердясь уже на себя, сообщил, что Докин очень недоволен группой.
— А я тут при чем? — заартачился Юрий, чувствуя, однако, как падает его приподнятое настроение.
— При том, что выгораживать пришлось. Но впредь смотри, больше не буду! — пригрозил Тимох.
4
Тяжело все время,— как ты помнишь себя,— жить в общежитиях. А у Тимоха почти было так: детский дом, общежитие ремесленного училища, потом общежитие строителей и вот теперь — институтский интернат.
Но есть очень живучие чувства. Возникнув раз, они долго живут в человеке и часто дают о себе знать. Давным-давно, когда еще продукты выдавались по карточкам, Тимоху повезло в одном из магазинов счастливо «отовариться» за целый месяц сразу. И с того времени он, пожалуй, каждый раз, проходя мимо этого магазина, ожидал чего-то хорошего. Нечто подобное было и с интернатами. Живя в общежитии строителей, Тимох познал истинную цену дружбы. Особенно в первые дни после окончания ремесленного училища, когда все уставали от непривычно-изнуряющего труда. Млели руки, плечи, не хотелось готовить себе еду или идти в столовую. Ребята, не раздеваясь, часами пролеживали на койках в тупом бездумье. Крепился один только неказистый, рыжий, как лис, Виктор Смагарович: топал по комнате, бегал в ближайший гастроном за продуктами, насильно поил Тимоха чаем, застилал его кровать.
И вот однажды ребята заснули, не выключив свет. Пробудившись за полночь от надоедливого кошмара,— Тимох все время муровал во сне стену: набрасывал и ровнял раствор, клал кирпичи в верстовой ряд, пристукивал их кельмой,— он увидел, что Виктор спит, положив голову ему на грудь. Кожа на лице дружка была чрезвычайно нежная, девичья, и ее усыпали густые веснушки — золотистые на щеках и золотисто-коричневые на носу и лбу. Однако сейчас лицо у него стало белым-белым, а веснушки вроде бы посерели и сделались малоприметными. Это поразило Тимоха и в то же время наполнило невыразимой нежностью и преданностью. Сбросив остаток дремы, он преодолел оцепенение, поднялся, осторожно помог другу раздеться и уложил его в постель. Отстав на один класс в вечерней школе, Виктор по-прежнему работает на стройках, но, чувство, пробужденное им, осталось. Оно жило в Тимохе, согревало его интернатский быт.