Улицы были пусты, но мне все казалось, что из-за плотно закрытых ставен, щелей в заборах, и кажется, даже сквозь стены пристально наблюдают недобрые глаза. Да и не одному мне: побитый грабитель то и дело беспокойно озирался, а его громила-приятель сжимал кулаки, стоило очередной тощей, закутанной в лохмотья фигуре мелькнуть вдалеке. У стены шевельнулась грязная куча — я шарахнулся в сторону. Куча шевельнулась еще раз — то, что представлялось комом грязи, оказалось человеком. Из-под обвисших, почти сплюснутых полей шляпы остро блеснули жуткие глаза на тощем, пергаментно-желтом лице с отметинами всевозможных пороков.
Я знал, что не должен показывать страха: позор для джентльмена праздновать труса перед отбросами общества, бездельниками, от рождения неспособными к честному труду — иначе что бы заставило их дойти до такого предела падения в нашем благословенном королевстве? Но ничего не мог с собой поделать — я боялся. Этого места, а еще больше чудовищно изможденных людей, так непохожих на всех, кого я видал раньше, что теперь сомневался — а люди ли они? И тут же встал как вкопанный, потому что… и впрямь увидал кобольда! Чернолицего подземного карлика, из тех что обитают в шахтах Уэльса… и только через пару мгновений понял, что это ребенок. Он притаился на углу, глядел на ковыляющих разбойников, и глаза его были совершенно волчьими. На крохотном детском личике.
Побитый вдруг вытащил поверх одежды потертый медяк на кожаном шнурке. Ребенок немедленно равнодушно отвернулся, нищий свернулся клубком, опять превратившись в неподвижную грязную кучу, а смутные тени, средь бела дня сгустившиеся у выхода из проулка, словно истаяли под лучами полуденного солнца. Облегченно выдохнувший громила заторопился, почти волоча побитого на себе. Я поспешил следом, молясь, чтоб мне и дальше сопутствовала шальная удача.
В проулке, куда свернули разбойники, было темно — узкую полосу дневного неба наполовину закрывал дом. Высокий, в три этажа, хоть и полуразрушенный, он нависал над проулком тяжелой темной громадой, и щерился пустыми провалами на месте окон. На прогнившем деревянном крыльце сидел еще один мальчишка в лохмотьях. Он лишь молча сдвинулся в сторону, давая проход, когда под ногой громилы жалобно взвизгнула нижняя ступенька.
— Кто есть? — поравнявшись с мальчишкой, угрюмо спросил громила.
— А кого надо? — хриплым голосом записного пропойцы ответил мальчишка и гулко закашлялся, за что немедленно получил пинок.
— Ты не умничай, ты отвечай, когда тебя спрашивают! — визгливо крикнул побитый, снова занося ногу для удара.