На следующий урок я зашел с видом, как будто только что закончил писать “Героя нашего времени” или “Семь смертных грехов и четыре последние вещи” (это картина того самого Босха). Я хотел начать урок, а минут через пять, как будто нечаянный подарок, вытащить из-за спины пакет с теннисными туфлями. Но не выдержал и показал пакет сразу.
Как они обрадовались ― моя милая Дианочка и Катенька с Дашенькой. Они скинули громоздкие ботинки, надели теннисные туфли.
– Бля, как же охуенно, ― сказала Дианочка и бросилась мне на шею. Через платье и корсет я ощутил ее горячее молодое тело. Они начали наперебой благодарить меня. И, конечно, жаловаться на житье в пансионате.
– Я лучше на улице жила, ― сказала Дианочка.
– Нам тут ничего нельзя, ― сказала Катенька, ― ни гулять, ни с мальчиками…
– А вы разве…уже с мальчиками… ― спросил я.
– Да мы траханные-перетраханные, ― сказала Дашенька, ― это им говорим, что никогда ни-ни. Это их хоть как-то держит. Иначе давно бы нас всех тут изнасиловали.
– У нас ни телефонов нет, зубы чистим доистоирическими щетками. Они все больные, особенно этот главный. Нам даже бриться нельзя.
– Как бриться? ― удивился я. Дианочка подошла к двери и заперла ее. Потом задрала подол, две нижних юбки и спустила панталоны. Я замер. Под панталонами было… я подбирал слова… густо, первозданно, натурально… На бледной коже смотрелось красиво, словно небо чернело перед дождем. Все, что я имел до этого, напоминало голыш на пляже, отполированный суховеями пряник, не знаю, как объяснить точнее. Да и смотреть туда особенно не приходилось: там требовались не глаза мои. А тут… я был не большим знатоком Босха, но в тот момент подумал, что он ой как бы нарисовал то, что я видел. Даже довольствуясь моим несвязным рассказом.
– И подмышками так же, ― пожаловались Катенька с Дашенькой. Они, видно, не испытывали никакого смущения.
– А что мы едим, ты видел? ― спросила Дианочка. ― Перепелов, фаршированную щуку, гусиный паштет, сбитень… Ненавижу эту щуку. Я бургер хочу, картошку фри, пива, колы.
– Я постараюсь достать, ― растерянно пообещал я. Они загорелись.
– Достань, умоляю, достань.
– Но только это будет наш секрет, ― сказал я, ― иначе меня отсюда выгонят.
– Да я могила. Кинь в меня бургер: ни ряби не пойдет, ни всплеска не услышится.
– Давайте заниматься, ― сказал я.
Урок прошел хорошо, впервые за это время. Девочки побегали: в теннисных туфлях им было удобно. В теннисных туфлях, которые достал для них я. Я, который их… ай, ладно.
С того дня между нами наметилась и ежедневно укреплялась, если не любовь, то теплая привязанность. Конечно, я не придавал этому большого значения, ведь в условиях, в которых находились они, и свирепая горилла показалась бы милой, принеси она им хорошую обувь и пообещай любимую еду. Но все равно это было приятно. Бургеров я им, конечно, не достал. Хотя уже и купил их и картошку фри в Наро-Фоминске, куда доехал на такси. Но только я вышел на улицу, как почувствовал сильный запах еды. Всеволод Федорович был глуховат, но рядом с ним всегда крутился верный Солдат, который распознал бы запрещенную пищу в два собачьих счета. Поэтому я съел все сам, а девочкам купил чипсов и три банки колы. Я почти не думал о возможной поимке, рисковал ради них своей летней должностью.