То была рыба. После рыбы он промокнул губы салфеткой и позвонил в колокольчик. Пришла молодая девушка.
– Грета, сыр, – сказал он. Через минуту Грета вернулась с деревянной доской.
– А-а, зачем? ― спросил я.
– Так принято. Спустя какое-то время после основного блюда съесть немного сыра. Читали “Парижский кулинар” за 1926 год?
– Нет.
– Там подробно об этом. Когда-то у нас все это было, – погрустнел он. – И раньше, чем у французов.
– У французов сейчас беспорядки, – обрадовался я, как люди редко радуются беспорядкам.
– Да, да. Сырные бунты.
– Вроде, что-то с бензином?
– А что они возят на бензине?
– Сыр?
– Сыр.
Я посмотрел на доску.
– А это что такое? Вот, с лепесточками.
– Это швейцарский, – ответил он. От сыра пахло, как из мужской раздевалки после двойного лыжного урока.
– Не решусь, – засмеялся я.
После шел ликер, потом ― кофе с мороженым и, наконец, он предложил мне пересесть в курительную комнату, которая одновременно была и бильярдной. Я сильно наелся. За исключением лепестков сыра, все было идеально. Я и не думал, что можно есть вот так: с удовольствием. У меня промелькнула мысль, что окажись Ставнин гомосексуалистом, я бы сейчас постеснялся отказать.
Мы сидели друг напротив друга и курили.
– Что вы думаете обо мне? – вдруг спросил Ставнин. – Мы же уже месяц знакомы.
– Я не очень понимаю, зачем я вам.
– Я объясню. Видите ли… Я многого добился в жизни. Я психолог, продюсер, предприниматель, директор, имею клинику. Защитил докторскую диссертацию. Она называлась “Божественное в мужчине”. Это была лучшая диссертация у нас на кафедре. По крайней мере, так писали в 89-ом, в нашей стенгазете. Так вот, мне нужны верные помощники. Я не могу всем вертеть сам. Да, я в центре круга, но без людей не обойтись. Поверьте, это не ради денег. Это, скорее, про эмоции, про имманентное.
Я выпустил сигаретный дым: иди, дым. Ставнин поднес мне серебряную пепельницу.
– Так что вы думаете? ― снова спросил он.
– Вы хотите, чтобы я превратился в вашего помощника?
Он пристально посмотрел на меня.
– Хочу. И даже не в помощника, а в проводника идей.
– А что я должен делать?
Тут ему позвонили, он отвлекся и десять минут говорил по телефону. “Никаких эмоций, вытряси из них все”, ― видно, разговор дался нелегко, потому что после него он и ошибся.
– Понимаете, ― сказал он, ― я придумал слово.
– Что?
– Да. Новое ослепительное слово. Для надежды, для любви, для прощения.
– Какое?
Он бросил на меня окончательный взгляд.
– Лобог.
Я хихикнул.
– Лояльный бог.
Я отказался понимать.
– Мы сделаем телеграм-канал. LoBog Channel. Вы будете его вести.