─ А зачем?
─ Все это незаметно будет подтачивать общество, которое и без того, знаешь… Особенно низы. И вот тут начнется мощная PR-кампания “Зверобора”. PR знаешь?
─ Да я в нем три года работаю.
─ Ну и все. Тогда ты в курсе, что PR-агентства ─ шлюхи, они за деньги хоть меня национальным героем сделают. А насиловал, скажут, потому что протестовал против того, что Аляску отдали. И все поверят. (Ромке было неприятно такое слышать: он считал, что PR ─ благороден.) Отовсюду посыплется: “Зверобор”, “Зверобор”, “Зверобор”… Выйдут гаденькие псевдоэксперты, врачи в поликлиниках станут ненавязчиво предлагать его как безобидную добавочку, появится какой-нибудь патриот, который скажет: “В противовес английским разработкам…” И конец. Спасения от него не будет. Попутно назовут анальгин ошибкой советской эпохи, и у людей в аптечках (а у старушек ─ в холодильниках) будет сплошной “Зверобор”.
─ А вот про концерты вы сказали… Я понимаю, с детьми, да, но вот с концертами. Как это на людей повлияет?
─ Ну, представь, есть типичная пара. Глеб Семеныч и Алла Егоровна. Он, например, автобус водит, она в в ларьке сидит, мороженое продает. Срутся ежедневно. И вот смотрят: ого, Леонтьеву семьдесят. Ну-у, концерт хороший будет, наверное, “Ах, почему был светофор зеленый” споет. Помнишь, мы не срались с тобой в 88-ом, эту песню слушали. Пошли, сходим. Берут билет на четыреста второй ряд, ему подзорную трубу товарищ по маршруту одалживает. Посмотри, говорит, на Валеру хорошенько. Приходят, садятся. А пока шли, поругались, естественно. Он такси взял, чтоб к концертному залу с шиком подкатить. Она его пополам режет: сука, двести рублей, лучше б на автобусе поехали. А он: да я эти автобусы видеть не могу больше. Сидят. Выходит Леонтьев. “Куда уехал цирк?” ─ спрашивает. Все довольны. Ух, расскажу подружке из газетного киоска, Алла Егоровна думает. И тут встает Стасов и через весь ряд к выходу тащится. Злой. О чем он поет, говорит? Не тот цирк воспевает. И на ногу кому-нибудь наступает. В гардеробе макинтош забирает и гардеробщице все высказывает. Мне, говорит, такие певцы даром не нужны. У всех, кого он зацепил, сознание переворачивается. А ведь прав он, думают. Цирк-то не тот, что под куполом… Ну и тому подобное. А теперь представь в масштабах страны.
Ромка молчал, подавленный рассказом. Леонид еще говорил, а Ромка думал, чем это закончится. Неужели нет выхода? Он инстинктивно полез в карман, но телефона там не было. Примерно месяц его не хватятся ─ а потом?
Перед обедом к нему пришел медбрат и позвал к Александре. Она была уже не так приветлива. И не улыбалась: незачем. Ромка тоже. После двухлетней пропасти он попал на залитый солнцем платный пляж, полный воспитанных отдыхающих. Но уже через два часа его оттуда с позором выгнали. Выгнали, оставив себе его деньги, верхнюю одежду, обувь. И снова ─ здравствуй, пропасть.