–1982-
Кириллыч сидел у радиоприемника, не разбирая слов. По всей Родине свиньи делились с человеком тоннами сала, куры торпедировали курятники яйцами, а его голова была где-то далеко. Предательские брюки сохли на спинке кровати.
В дверь постучали. Пришел председатель.
– О, Максим Егорыч, – грустно поздоровался Кириллыч, – чай будешь?
– Давай, только без молока, – сказал председатель, кивая на брюки.
Кириллыч невесело усмехнулся.
– Не понимаю, что накатило на меня, – сказал он, – сроду такого не наблюдал. А сегодня три раза.
– Как три?
– Да домой пришел, снял брюки сушиться, и опять. Потом решил отвлечься, полку полез приколачивать, и еще раз.
– Приколотил?
– Вон валяется.
Они помолчали, Кириллыч налил чай. Председатель отпил и закурил, предлагая Кириллычу. Через минуту курили оба. Кириллыч открыл окно: прохладная апрельская ночь развеяла дым.
– Может, это имеет отношение к этому? – председатель обвел рукой комнату. Кириллыч задумался:
– Ну, не знаю. Как это вяжется?
– Да вот мне тоже непонятно. Ты сам что думаешь?
– А в деревне что говорят?
– Да ничего толком. Я с фельдшером говорил сегодня, он тоже ничего не понимает. Говорит, если это на нервной почве у тебя, то он, конечно, за школу проголосует.
– Да школа тут ни при чем… Она, скорее, как предвестник…
– Будущего?
– Ну, будущего, будущего, – сдался Кириллыч. – Что ж вы все к этому подводите?
– А как не подводить, Вася? Ну, сам посуди. Ну назрел разговор. Хоть давай в корову твою пальцем ткнем. У всех коров как зовут? Машка, Зорька. А у тебя? Жанна.
– Ну и что?
– Ну ладно, бык с ней, с Жанной. Ты на прошлой неделе с Селиверстычем парился в бане.
– А, растрепал уже…
– Чем ты мылился?
– Ну, гелем.
– Что это, Вася? Вся деревня переживает за тебя. Да, вот опять же – деревня. Помнишь, ты маленький был, как нашу деревню называл?
– Хрущевка.
– Правильно! Только тогда Сталин был у нас, родненький. Откуда ты мог знать? А потом помнишь? Брежневка! И правильно, сняли Хрущева. Ты нашу Оградовку отродясь Оградовкой не называл. Вот вчера ты мне что сказал? Горбачевка! Какая Горбачевка, Вася. Откуда ты это берешь?
– Ну что ж я по-вашему, будущее вижу? Это же не бывает. Это же нельзя!
– Нельзя, согласен. Но и тебя я объяснить не могу. Вот это что у тебя на стене?
– Ничего.
– Вот именно! Ничего! А у всех ковры! Почему у тебя ковра нет?
– Да я как-то чувствую, не престижно это, не модно… По-деревенски, что ли…
– Хорошо, ковры, гобелен с ними, но жены-то у тебя почему нет…
Кириллыч замялся, подбирая слова.
– Ох, Максим Егорыч, боюсь, не умею высказать… Только чувства одни… Будто свободу она ограничивает. Будто одинок человек и один должен быть.