– Стапернад! Можно просто Стапик.
Рука Кириллыча распрощалась со свертком и пожала водительскую:
– Вася. А что за…
Водитель рассмеялся (не так звонко, как Миша или Святослав):
– Стань первым на деревне!
Кириллыч подумал, что водители созданы, чтобы разговаривать, поэтому предложил:
– Хотите бутерброд…Стапик?
– Давай. Люблю рассказывать под еду.
Водитель откусил приличный кусок и поехал:
– Хочешь расскажу, как у нас один мужик здоровым стал? (Кириллыч тщетно подумал, что не хочет). Да-а, Захарыч его зовут. Он два года не пил и так оздоровился, что его теперь ничего не берет. Сядем, выпьем с ним три бутылки и гусем заедим, он думает, ну все, завтра мать-покойницу увижу. Хоть бы что. Я лежу у окна раскрытого, а он под окном на лавке сидит и на гармошке мне играет: Пугачеву, Боярского, все, что с похмелья помогает. Курит, как волк. Вторую семью в Альбомовке завел, знаешь Ритку Рябую? Вот ее завел. Страшная-а! А ему нипочем. Гибкая зато, говорит, нога хорошо гнется. А еще хочешь расскажу. В нашей же деревне дурачок местный, Сенька Пузырь, восьмую ноту изобрел. Почему Пузырь? Неделю не мочиться может. Так вот, да, восьмую. Он, вообще, еще шесть штук изобрел, но я, окромя восьмой, не запомнил больше. Как называется? Го. Нота го. Такая противная, ужас. Ггггоооооооо. Надо одновременно на рояле брать и на контрабасе. Откуда у него контрабас? Захарыч притащил откуда-то, пока не пил. Здоровый черт, все таскает, мы лошадей почти извели, все на Захарыче перевозим… А еще знаешь, как у нас кино снимали? Прикатил режиссер из Москвы, говорит, завтра в поле будет распродажа: московский мармелад, болгарская шерсть, чехословацкие куры. Ну, мы всей деревней помчались. Женщины с сумками, кричат, мы занимали на той неделе. Мужики в драку: за женщин-то. Просто – в чистом поле начали метелить друг дружку. А распродажи так и нет. Ну, мы, окровавленные, подождали вечера, по домам пошли, а режиссера и след простыл. А через полгода привозят в наш клуб картину: “Жилищ пустых истома”. Оказалось, пока мы в поле сражались за мнимый мармелад, режиссер два часа с камерой по нашим домам ходил. А там все в спешке брошено: и исподнее, и преисподнее… Отсюда и истома…
Кириллыча убаюкал этот неинтересный рассказ. Деревенские дурачки, рояли, бутерброды закружились перед глазами, и голова его упала на грудь. Водитель с трудом растолкал его.
– Вот твоя Патриотовка. Здоров ты спать. Я тебе столько не рассказал. Как баба у нас в гусиный пруд родила, и гуси, ты представляешь, гуси…
Кириллыч пожал ему руку, выделил еще один бутерброд и пошел по дороге. Про гусей бы он не осилил.