К осмотру парковки и переписыванию номеров подключили участкового инспектора Эраста Аристарховича Аграфенова, который на пару с Крещеным ходил с блокнотиком от одного автомобиля к другому, черноволосой фигурой перемещаясь между конусами лучистого, снежно-белого фонарного света и своим экономным, витиеватым, отчетливым почерком выводя циферки и буквенные сокращения; то же самое проделывал Крещеный, небрежно-наклонно чирикавший какие-то одному ему удобопонятные каракули; а Варфоломей, вооружившись круглым прожекторным фонарем с внушительной лампочкой в застекленной сердцевине, с фотоаппаратом, подвешенным за лямку на шею, прочесывал почерневший от влажности, темный переулок, вертя по сторонам головой и выдыхая горячий пар в стылой воздух. И его длинная, островерхая, сужающаяся тень бежала рябью по лужам чуть ли не по всей длине меж домов.
Варфоломей брезгливо, удрученно-разочарованно сплюнул.
– Опостылела мне ситуация эта! – негромко выдохнул он.
Из форточки вверху раздался старческий, дрожаще-дряблый голос:
– Кто тут шляется, в окна мои светит?
Варфоломей дружелюбно поднял руку:
– Виноват, что разбудил, я лейтенант милиции! Ламасов моя фамилия.
Старичок усмехнулся:
– Не разбудил, лейтенант, уж если б я спал, то меня и пушкой не растормошишь, блокадник я и на сон не жалуюсь, у меня сон глубокий, крепкий – на века! – как с доисторической архитектурой! А у вас тут следствие какое-то, я так понимаю?
– Ефремова убили… – начал Варфоломей.
– Егорку знаю я, – прервал дед, – жаль мужика!
– Убийца по этому переулку отступил с места преступления.
– Да?
– Вот именно, а я ищу, может, он наследил.
– А я вам – по секрету, так сказать! – доложу, что слышал с комнаты, как крикнул кто-то в переулке да проматерился.
Варфоломей, чуть не подпрыгивая, невольно приподнявшись на носочках к форточке, окликнул блокадника и выпросил:
– Когда? Не вспомните?
– Отчего-ж не помнить? Да вчерась, по-моему, минут за сорок до того, как ваши бандеровцы красноперые, из конторы ментовской вашей, то бишь, по квартирам нагло расхаживать принялися, как петухи по курятнику. Я-то им открыл, почитай, с распростертыми объятиями, милиция ведь, да только не успел я открыть, как надерзили они мне, будто штрафнику какому, с угрозами непонятными, с гонором мусорским, ну я у них перед носом – хлоп-бац! – и закрыл дверь-то, только и слышал, как они мордами недовольными воротят, а один меня чуркой, чурбаном обозвал, я, конечно, не глухой, матюгнул в ответ, ну и пускай, думаю, покумекают да сами вернутся!
Варфоломей внимательно, чутко, понимающе выслушал его.