Белое пианино, белый деревянный пол. Свет из окон ярче прежнего, но он не слепит глаза. Белокурые волосы и белое, местами прозрачное платье. Чистота бытия, казалось, стремилась выйти за границы этой комнаты – даже пыль в лучах солнца из замочной скважины двигалась невероятно мягко и под такт мелодии. Мелодии нежной. Так же нежно мать целует спящего младенца. Так же нежно сам Кво поцеловал бы ту девушку. Одна только мысль: «Неужели это реально?»
– Неужели это реально, господин Таллин, чтобы машина играла настолько красиво? Без Владения, разумеется, которое нам совершенно недоступно, как Вы понимаете. Нет, дорогой. Ни разумная логика, ни мои наблюдения Вашего отсутствия с началом мелодии не подтверждают вариант искусственности услышанного. Вы ведь видели её?
– Да, господин Маннбаум. – ответил Кво честно – он не любил отрицание очевидного. – Кто она?
– Наша с Эльерой дочь, и её существование совершенно не тайна. Иначе, согласитесь, было бы глупо позволять играть ей на музыкальном инструменте. – Он улыбнулся и, положив очки в карман пиджака, сделал шаг навстречу. – Вы здесь всего неделю, неудивительно, что ни разу не виделись с ней. Как раз за день до вступления Вами в должность дворецкого, они с женой повздорили, и теперь мы с Вами являемся свидетелями забастовки.
После этих слов его улыбка плавно перешла в сдержанный смех.
– Скорее всего, она сейчас жутко благодарна своему решению выбрать комнату с выходом в сад, там она хотя бы добывает себе какую-никакую, но еду и воду из колодца. Мы попросили всех слуг также не посещать дочь. Полное уединение, полагаю, ускорит примирение. Искренне жаль, что разбил окутанные тайнами предвкушения интересной истории о глупую подростковую вредность. Порой я бы и сам с охотой заменил некоторых людей чудо-машинами. Ну или добавил немного интриги в их жизнь.
Он достал из кармана свои очки, открыл книгу, и направившись обратно к окну, продолжил чтение. Как всегда – стоя.
– Знаете, господин Таллин. Когда она успокоится и решиться выйти, я лично представлю Вас друг другу. А пока, придерживайтесь сказанного моей супругой и дайте ей повредничать. Характер, уважаемый Кво, у нее он детский.
Любопытно, знала ли она тогда, что он подслушивал? Вряд ли.
Когда он написал свое первое письмо и просунул его под дверью, у Кво не хватило смелости остаться наблюдать за реакцией через скважину. За отговоркой быть увиденным он прятал нежелание знать.
Затем, после прочтения каждой записки она тут же садилась играть. Так он понял, что его слова находили отклик, сливались с её эмоциями, и этот усиленный взаимностью импульс находил своё отражение в музыке.